Все эти мысли промелькнули за одну секунду.
— Метиас был влюблен в тебя, — шепчу я.
Томас не отвечает.
— Ну? Это правда? Ты должен был знать.
Томас по-прежнему молчит. Вместо этого он продолжает прятать голову в руках и повторяет.
— Я дал клятву.
— Подожди минуту. Я не понимаю. — Я облокачиваюсь на спинку стула и делаю глубокий вдох. Мои мысли теперь в полном беспорядке. Молчание Томаса говорит мне больше, чем я могла бы от него услышать. — Метиас любил тебя, — говорю я медленно. Мой голос дрожит. Он сделал для тебя так много. Но ты все равно предал его? Я трясу головой, не веря своим словам. — Как ты мог?
Томас поднимает на меня взгляд, на лице появляется смущенный румянец.
— Я никогда не доносил на него.
Мы долго смотрим друг на друга. Наконец, я говорю сквозь сжатые зубы.
— Расскажи мне, что случилось.
Томас смотрит прямо перед собой.
— Админы по безопасности выследили его, когда он нашел лазейку в системе, — отвечает он. — В базу данных о погибших гражданах. Сначала он доложил об этом мне, понимая, что передам это Коммандеру Джемесон. Я всегда предупреждал Метиаса по поводу хакерства. Ты слишком часто переходишь дорогу Республике, в итоге и ты можешь сгореть. Оставайся верным, оставайся преданным. Но он не слушал. Ни один из вас меня не слушал.
— Так ты сохранил его секрет?
Томас снова опускает голову на руки.
— Тогда я впервые поругался с Метиасом. Он во всем мне признался. Я обещал, что никому не расскажу об этом, но в глубине души, хотел этого. Я никогда ничего не скрывал от Коммандера Джемесон. — Он делает небольшую паузу. — Получается, что мое молчание не имело никакого значения.. Админ все же решил передать информацию Каммандеру Джемесон. Вот как она узнала. Затем она приказала мне позаботиться о Метиасе.
Я молча слушаю его. Томас никогда не хотел убивать Метиаса. Я пытаюсь представить себе подходящий сценарий. Возможно, он даже пытался уговорить Коммандера Джемесон поручить это кому-то другому. Но она отказала, и он все равно решил это сделать.
Интересно, Метиас когда-нибудь пользовался своей привлекательностью и отвечал ли Томас взаимностью. Зная Томаса, я в этом сомневаюсь. Любил ли он Метиаса? Он пытался поцеловать меня после бала в честь поимки Дэя.
— Праздничный бал, — размышляю я, в этот раз вслух. Мне не нужно объяснять Томасу, что я хочу сказать, он все понимает. — Когда ты пытался....
Я замолкаю, замечая, что Томас продолжает смотреть в пол, выражение его лица меняется с полного безразличия на гримасу боли. Наконец он запускает руку в волосы и бормочет.
— Я стоял на коленях рядом с Метиасом, наблюдая, как он умирает. Моя рука держала тот нож. Он...
Я жду, голова слегка кружится от его слов.
— Он просил меня не причинять тебе вред, — продолжает Томас. — Его последние слова были о тебе. И я не знаю. В день казни Дэя, я пытался уговорить Коммандера Джемесон, чтобы она не арестовывала тебя. Но ты слишком все усложняешь и людям трудно защищать тебя, Джун. Ты нарушила так много правил. Как и Метиас. В тот вечер на балу, когда я смотрел на твое лицо... — Его голос надламывается. — Я думал, что смогу защитить тебя, а единственный способ был держать тебя поближе к себе, и я хотел завоевать тебя. Я не знаю, — повторяет он с горечью. — Даже Метиасу едва удавалось уследить за тобой. Каковы тогда были мои шансы?
День казни Дэя. Пытался ли Томас помочь мне, когда сопровождал вниз, чтобы проверить склад электробомб? Что если Коммандер Джемесон готовила мой арест, а Томас хотел добраться до меня первым? Для чего, чтобы помочь сбежать? Я не понимаю.
— Я заботился о нем, ты знаешь, — говорит он, нарушая тишину. Он притворяется храбрым, изображая фальшивый профессионализм. Но я все еще слышу нотки грусти в его голосе. — Но я также солдат Республики. Я сделал то, что должен был.
Я отталкиваю стол в сторону и делаю выпад, хотя и знаю, что все еще прикована цепями к стулу. Томас отпрыгивает назад. Я с силой сжимаю руки, падаю на колени, и пытаюсь схватить его за ногу. Сделать хоть что-нибудь. Ты больной. Ты настолько извращенный. Я хочу убить тебя. Я еще ничего не хотела так сильно за всю свою жизнь.
Нет, это неправда. Я хочу, чтобы Метиас был жив.
Солдаты снаружи, должно быть, услышали грохот, потому что они резко врываются внутрь и, прежде чем я успеваю понять, что происходит, меня окружают несколько солдат, надевают еще одни наручники и отвязывают от стула. Они поднимают меня на ноги. Я яростно пинаюсь, вспоминая технику каждого удара, который изучала в школе, лихорадочно пытаясь освободиться. Томас так близко. Всего в нескольких шагах.
Томас просто стоит и смотрит на меня.
— Это был самый милосердный способ для него, чтобы умереть, — выкрикивает он. От этого у меня начинает кружиться голова, я знаю, что он прав, Метиаса наверняка замучили бы до смерти, если бы Томас не убил его в той аллее. Но мне все равно. Меня ослепила ярость и злость. Как он мог сделать такое с тем, кого любил? Как он смеет оправдывать себя? Что с ним такое?
После смерти Метиаса, в те ночи, когда Томас в одиночестве сидел в своем доме, он хоть раз снимал свою маску? Он когда-нибудь прятал в себе солдата и давал волю чувствам?
Меня вытаскивают из комнаты и тащат по коридору. Мои руки дрожат — я стараюсь выровнять дыхание, успокоить бешено колотящееся сердце, вернуть мысли о Метиасе обратно в потайной уголок своего сознания. Крошечная часть меня надеется, что я ошибалась на счет Томаса. Что он не тот, кто убил моего брата.
На следующее утро на лице Томаса не осталось и следа от каких-либо эмоций. Он говорит мне, что суд Денвера решил выполнить мою просьбу встретиться с Электором и меня решили отправить в Государственную Тюрьму в Колорадо.
Я направляюсь в столицу.
Дэй
МЫ ПРИЗЕМЛЯЕМСЯ В ЛАМАРЕ, ХОЛОДНЫМ ДОЖДЛИВЫМ УТРОМ, точно по расписанию. Рэйзор уходит со своим отрядом. Каэде и я ждем под лестницей, ведущей к запасному выходу из его офиса, пока все звуки не стихнут, а толпа с корабля, наконец- то, не уходит. В этот раз охранники не сканируют отпечатки пальцев и не проверяют ID карточки, поэтому мы можем следовать за другими солдатами прямо через главный выход. Мы сливаемся с толпой солдат, которые прибыли сюда, чтобы сражаться за Республику.
Когда мы из доков попадаем в бескрайнюю серость этого места, на нас падают ледяные капли дождя. Небо сплошь заволокли грозовые тучи. Пристань, идущая по одной стороне потрескавшейся уличной дороге и ряда огромных черных пирамидных доков по обеим сторонам, сейчас кажутся гладкими и блестящими из-за дождя. В воздухе пахнет сыростью и затхлостью. Туда-сюда, разбрызгивая грязь и гравий по тротуарам, проезжают джипы с солдатами. У всех солдат здесь на глазах выкрашена черная полоса, идущая от одного уха до другого. Должно быть, какой-то чокнутый стиль на фронте. Перед нами вырисовывается весь остальной город — серые небоскребы, которые скорее всего служат как казармы для солдат, некоторые из них новые, с гладким покрытием и тонированными окнами, на других уже появились трещины, как будто их недавно обстреляли гранатами. От некоторых остались только пепел и руины, у других только одна целая стена, больше напоминающие сломанные памятники. Здесь нет ленточных построек, лужаек и пастбищ.
