Грант улыбнулся — впервые за последние часы, казавшиеся ему тысячелетием.
— Возможно, я просто пытаюсь начать новую жизнь, капрал Хенриксон. — Дэниел закрыл глаза, давая понять капралу, что хотел бы остаться наедине со своими мыслями. Однако оказалось, что Хенриксон не из тех, кто легко понимает намеки.
— Мы летим на особое задание, — сказал он. — Я это нутром чувствую. В девяти случаях из десяти десантные отряды возвращаются из космоса с пустыми руками, понапрасну убив время. Это по моему личному опыту. Поэтому, как только до меня дошли слухи, что набирается команда для завоевания плацдарма на планете Рой... я прямо-таки ухватился за такую возможность. Да, ухватился.
— Что, мало пришлось убивать чужих на Земле?
Хенриксон пожал плечами.
— Отчего же, я убил их достаточно. Главным образом в Европе, в спецчастях. Может быть, поэтому меня и взяли. Опыт, знаете ли. Нет, конечно, это не главное. Я чувствую, что человеческой расе предопределена судьбой великая роль во вселенной. Великая. И я хочу внести свою толику в общее дело, приблизить хоть немного этот миг. Я далек от мысли, что мои таланты делают меня незаменимым для целей данной экспедиции.
Поначалу цинизм Хенриксона вызвал у Гранта внутренний стон, но затем он почувствовал, что где-то в глубине души зародилась даже симпатия к этому великану.
— Это гомоцентричный взгляд на роль людей во вселенной, капрал.
Хенриксон кивнул.
— Да, сэр. Прошу прощения... Я слышал, будто человеческая раса — просто некое случайное отклонение в мировом порядке вещей. Но я так не думаю... Почему? Мы — люди и кое-чего стоим, черт побери. У нас есть свои ценности, свои представления о порядке и... цель — сделать лучше окружающее нас безбожное пространство.
— Конечно, конечно. Такой образ мыслей является хорошим стимулом... Я хочу сказать, он послужит делу восстановления надломленного духа человечества.
— Я понимаю, сэр. Очень хорошо понимаю. — Хенриксон с серьезным видом кивнул. — И именно поэтому я здесь.
— Превосходно. Знаете ли, капрал, я думаю, у нас впереди будет еще много времени, чтобы обсудить положительные и отрицательные стороны этой философии, а пока что я бы хотел немного отдохнуть перед стартом челнока... Поразмышлять... Может быть, даже немного вздремнуть... Медитация своего рода.
Хенриксон внимательно посмотрел на Гранта.
— О, конечно, вы выглядите очень усталым. Как же я сразу не заметил! Пожалуйста, закройте глаза, расслабьтесь. У меня свой способ медитации. Будем заниматься этим вместе.
С этими словами капрал сосредоточил взгляд на какой-то точке впереди себя и умолк.
«Наконец-то покой, — подумал Грант. — Парню он тоже не помешает. Надо было раньше воспользоваться этой тактикой».
Грант прекрасно понимал, что в этой экспедиции ему понадобится человек, с которым можно будет поговорить по душам. Он уже жалел, что не включил в состав экспедиции никого из отдела связей с прессой, чтобы записать прозвучавшие только что золотые мысли.
Наконец он сомкнул отяжелевшие веки.
Однако покой продлился не более тридцати секунд: раздался топот солдатских сапог по трапу, захлопали крышки рундуков, послышались обрывки разговоров.
— ...А я говорю тебе, парень, что так и было... Музыка «бит» была душой простых людей! Холодная, мрачная музыка городских улиц. Именно оттуда и пошла ледяная лава поэзии!
Голос был раздражающе высокий.
— Послушай, Джестроу. Вчера я сказал, что мне нравится читать старинный белый стих двадцатого столетия... А ты почему-то решил, что я говорю о поэзии «бит»! Я же имею в виду таких поэтов, как Уильям Карлос Уильямс...
Грант устало приподнял веки. Двое солдат в рабочих комбинезонах и кепи. Один белый, другой черный. Критические высказывания знатока поэзии и музыки принадлежали белому парню. Еще, чего доброго, перейдет к исполнению!
— Уильямс! Да это все равно что Джон Баптист по сравнению с Алленом Гинсбергом!
— Извини, никогда не слышал о таком.
— А «Вой»? Ты читал белые стихи двадцатого века и никогда не читал «Вой»?
— Постой, дай вспомнить... Может, и читал... Но я все равно не вижу связи между поэзией белого стиха и джазом!
— Ха! Не просто джаз, а «би-боп»! Сейчас ты сам услышишь.
Голоса споривших стали слышаться как по плохому телефонному аппарату — Грант устало засыпал.
— Блауат! — ударила в ухо тонкая высокая октава всей мощью духового инструмента.
— Блиуит! Блииит!..
Отрывочные звуки заставили Гранта подпрыгнуть в кресле. Он проснулся, поднял голову и снова уронил ее на спинку кресла.
— Хонк... Хонк... Хоуонк!
Дэниел усилием воли снова открыл глаза. В проходе на рукоятке кресла сидел чернокожий солдат в очках и со смешной гримасой на лице. Он заткнул пальцами уши. Напротив него стоял другой очкарик, белый. Его тонкие губы впились в мундштук большого баритонального саксофона. Оба были крепко сложены, но лица их выражали совершенно не свойственную военным невинность.
— Блат... Блат... Блауат!
— Ты что, не слышишь, Эллис? — Саксофонист наконец оторвался от мундштука. — Даже тончайшие умы нашего поколения...
Рядом выросла громада капрала Хенриксона, олицетворяя собой статую мстителя.
— Вы угомонитесь когда-нибудь? Дайте нам отдохнуть!
Игра мускулатуры Хенриксона говорила больше, чем слова, и разноцветные «двойняшки», вздрогнув, сникли.
— Извините, капрал.
— Мы так, чуть-чуть поиграли.
Хенриксон стоял подобно скале.
— Я вам крылышки-то подрежу! Здесь не место для таких упражнений!
Эллис с готовностью умолк, но Джестроу, убирая саксофон в футляр, сделал гримасу обиженного ребенка.
— Ладно, продолжим этот разговор позже, хорошо?
— Когда захочешь.
Хенриксон склонился над Грантом.
— Как вы себя чувствуете, сэр?
— Неплохо. В ушах звенит, и сон как рукой сняло, а в остальном все в порядке.
— До объявления посадки еще пятнадцать минут, и вы можете воспользоваться ими.
— Спасибо, капрал, я постараюсь.
Хенриксон метнул грозный взгляд на дуэт и снова уселся в кресло. Грант затылком чувствовал на себе любопытные взгляды Эллиса и Джестроу, наверняка гадавших, кто он такой.
— Меня зовут Грант, — сказал он. — Благодаря мне, вы оказались в этой экспедиции. Если не возражаете, поближе познакомимся потом. Я хочу немного отдохнуть.
— О, конечно, сэр, простите нас.
— Мы будем сидеть тихо.
Послышался шепот:
— Это сам Дэниел Грант, парень. А ты визжал своим саксофоном прямо ему в ухо!
— Откуда мне было знать? Я его никогда раньше не видел.
Шепот постепенно стих, и Грант снова окунулся в забытье, тяжелое, словно кома. Ему приснились родители, а он терпеть не мог видеть их во сне. Гулкие шаги по трапу не разбудили Дэниела. Он просто слышал их сквозь сон, на уровне подсознания. Снова залязгали крышки рундуков, но и это не вывело его из забытья. Но вот когда прямо на него свалилось чье-то тело, Грант очнулся.
