…Рыжего они нашли в полупустом лагере, в отдаленной беседке, где тот с упорством тихопомешанного водил пальцем по страницам какой-то книги. Увидев друзей, главарь-неудачник вскочил на перильца и вцепился в столб. Книга упала, и Саша прочел название: «Лечение наркотических психозов».
— Стоять. Спокойно, — сказал Ян негромко, но очень властно. — Иди сюда и ничего не бойся. Присядем. Вот так. Поговорим о тебе и твоих друзьях, все начистоту. Период раннего детства можешь опустить: мать-стахановка, отчим-уголовник, лесбиянка-воспитательница, классный руководитель-педофил и участковый-мафиози меня не интересуют. Кто твои вчерашние друзья, которых ты мне так и не представил, и что с ними теперь? И что ты делал вчера, после того, как мы расстались?
…По море того, как он говорил, бесстрастно и монотонно, Саша все больше успокаивался: пацаны, изрядно перепуганные и поцарапанные, сегодня же утром собрали манатки и, не попрощавшись, удрали самой ранней электричкой. Он бы тоже удрал, потому что понял, что у него «потекла крыша», но никак не мог собраться с мыслями и решил найти в библиотеке книжку, которая бы ему помогла разобраться с головой. Чем он и пытался заниматься до прихода Саши и Яна. О погибшем он знал только, что тот отказался идти с ними на дискотеку, потому что «уломал Вальку на палку», именно ее он и ожидал на лесопилке, а что и как там с ним получилось, он не знает. По когда он добрался до коровы, Ян, до этого спокойный, насторожился.
— Ну что, любитель черного юмора, дошутился? — заметил по этому поводу Саша.
— Я надеюсь, что ты, в добавок ко всему, не индуист? — огрызнулся Ян. — Не хотел бы услышать от тебя мораль еще и по коровьему поводу. Она не хищник и просто подохнет без пищи в ближайшее время. Саша выразил в этом сомнение, но Ян уже не слушал его.
— К черту, хватит! Мы приехали сюда отдыхать, а не плодить новые проблемы. Если услышим что-нибудь об этом травоядном вампире, тогда и будем ломать себе головы. В конце концов, этот придурок рассказывает только то, что восприняло его возбужденное нашей дракой сознание. Он мог элементарно галлюцинировать. Не забывай, что он тоже любитель балдей-травы, как некоторые. Все! Эй ты, жертва контрацептивного дефицита! Слушай и выполняй! Ты не видел и ничего не знаешь ни обо мне, ни об этом парне, ни о том, что здесь происходило. С твоей головой все в порядке отныне и навеки. Завтра же ты уедешь отсюда в свой родной Пролетайск и заделаешься активистом в учебе и в… экологическом движении. Конец связи, иди в свой корпус. Пойдем, Алекс, мои глятеусы истосковались по каменным плитам «графопада» и естественному гидромассажу.
Пятница, 22 августа, 2.20.
Поселок Графское мирно спал, залитый светом яркой, как вокзальная лампа-«солнце» луны. Спал и необычно рано утихомирившийся лагерь в бывшей усадьбе: события минувшей ночи никого не вдохновляли на поиски новых приключений. Слабый ночной бриз временами трогал черную сонную листву. В зарослях кизила журчали квакши, заливались сверчки, сова-сплюшка оповещала неведомо кого: «Сплю, сплю, сплю…» Плескалась в лимане рыба, монотонно шумел своими каскадами «графопад», а над ним, на скале, на такой высоте, с которой открывался вид на все Графское, беззащитное, как уснувший пьяница, стоял жуткий и невозможный, как порождение ночного кошмара, Зверь, чья шерсть так же отливала лунным серебром, как и в предыдущие полнолунные ночи-убийцы, когда неведомая никому сила выпускала этого неуловимого монстра на кровавую и непонятную охоту. Пасть Зверя уже была в крови: он только что расправился с блуждавшей в районе заброшенной лесопилки коровой. Корова сломала дверь сарайчика, куда ее заперли от греха подальше озадаченные ее окровавленной мордой хозяева, и вышла навстречу собственной смерти.
Разрешив, таким образом, сам того не зная, проблему, с которой столкнулись минувшим днем два приятеля-вампира, Зверь смотрел на лагерь и ожидал Своего Часа. Там, в этом лагере, в отстоящем отдельно от других зданий старинном графском особняке, была главная Добыча: человек немного не в своем уме, который прошлой ночью прошел мимо. Зверь не знал, почему так случилось. Возможно, потому, что человек не убежал в ужасе, соблюдая неписанный ритуал охоты, или по другой причине — Зверь не думал об Этом. Его вел к намоченной жертве тот же самый инстинкт, который каждое полнолуние властно призывал его выполнить великий акт Убийства, не мотивированного ни голодом, ни личными мотивами, ничем другим, кроме Долга Убивать. Зверь не думал ни о чем вообще. Он знал, что нужно убить того, кто прошел мимо. Потому что мимо Зверя никто не имел права проходить, оставаясь при этом в живых.
Его Час настал, и Зверь, задрав морду к луне, издал свой рев. «Я иду! — означал этот ров, — Смерть идет!» Длинным, великолепные и невероятным в своей силе прыжком, больше похожим на полет, он скрылся в зарослях, спускающихся к лагерю.
…Несколько человек из обслуживающего персонала бойскаутского лагеря — две женщины и трое мужчин — проснулись от истошных криков и невообразимого шума в старом корпусе, куда во время пересменки переселились «неблагополучные», как называли между собой группу «педагогического выравнивания». Вообще, шум и вопли, время от времени производимые «неблагополучными», успели уже всем порядком надоесть и означали, что они либо обкурились, либо напились, либо просто дурачатся. Всерьез выяснять отношения они уходили куда-нибудь за территорию. Сейчас же крик был таким, что действовал, как наркотик страха: единственным всепобеждающим желанием всех, кто его услышал, было — бежать без оглядки, куда глаза глядят. Что персонал поначалу и сделал, выскочив за ворота лагеря, на дорогу, ведущую к морю. И, несмотря на то, что среди них были достаточно закаленные воспитатель и плаврук, а также женщина-замначальника лагеря, имеющая за плечами семь лет работы в воспитательно-трудовой колонии, они долго не решались приблизиться не только к Старому, но и к административному корпусу, чтобы позвонить в полицию. Наконец, поборов в себе этот странный, необъяснимый ужас, они связались с участком, а самые смелые из них, вооружившись фонарями, баграми с пожарных щитов и стареньким ружьем начальника лагеря, подошли к распахнутым дверям, заглянули внутрь и в душе тут же об этом пожалели.
Первое впечатление было таким, будто в коридоре и единственной обитаемой спальне разорвалось несколько гранат. «Наступательных, штурмовых, с вакуумным эффектом», — как пытался описать позже эту картину плаврук, отставной десантный офицер. Однако, когда зажгли свет, зрелище сделалось еще более ужасным и невыносимым, чем в свете фонарей. Мебель, постели, ковровые дорожки и растерзанные тела представляли собой какую-то невообразимую кровавую кашу. Трудно было даже сказать, сколько именно человек здесь погибло. И уж совсем невозможно было даже представить, хотя бы в общих чертах, что же вообще тут произошло…
