К Томскому подошла Годзилловна, выдернула у него кляп изо рта.
– Теперь можешь вопить. Дружки тебя не услышат, а нас это позабавит. Особенно Мамочку. Спускайся, мужичок!
Толик решил воздержаться от комментариев, чтобы не нарваться на новый удар прикладом. Он двинулся вслед за Полуликой, которая весело размахивала автоматом и прыгала со ступеньки на ступеньку с видом девчонки, спешившей поиграть в «классики».
Идти пришлось мимо гор всевозможного мусора. Тут были и небрежно сваленная в кучи макулатура, и остатки деревянных конструкций, и груды тряпок, некогда бывших одеждой.
У одного из костров сидели трое мужчин. Из одежды на каждом была только набедренная повязка. Грязные, спутанные волосы, покрытые пятнами сажи лица и потухшие взгляды делали их похожими на братьев-близнецов. Один занимался тем, что помешивал деревянной палкой какое-то варево в мятом, черном от нагара ведре.
Когда Толик проходил мимо, кашевар поднял на него глаза, улыбнулся, как давнему знакомому и пропищал:
– Привет, мужичок!
Томский ничего не ответил. Его внимание привлек товарищ приветливого пискуна. Безучастно смотревший на огонь, он вдруг сорвался с места и бросился к горке мусора. Порылся в нем и торжественно показал дружкам крысу, держа ее за хвост. Затем с поразительной меткостью зашвырнул барахтающееся животное в ведро.
Анатолия передернуло. Он с трудом подавил приступ рвоты. Питание в этом месте вполне соответствовало внешнему виду его обитателей. Очень удобно. За едой никуда ходить не требуется. Достаточно выуживать крыс из помойки и готовить супец.
Проходя мимо других костров, Толик чувствовал на себе пристальные взгляды расположившихся у них мужчин и женщин. Он старался не смотреть в их сторону, но отметил про себя, что вооружены были только дамы.
Путешествие закончилось у дальней стены подземелья. Здесь было не так светло, как везде, поэтому Томский не сразу заметил деревянный помост, на котором восседала в кресле странная особа в белом. Приблизившись, Толик понял, что женщина наряжена в подвенечное платье и фату. Подол пышного платья был небрежно подоткнут, обнажая худые ноги в подозрительных светло-коричневых потеках. Судя по засохшим на досках помоста экскрементах, странная невеста не часто покидала свой насест.
В следующую секунду Томский понял, почему – руки дамы в белом были прочно примотаны к деревянным подлокотникам кресла веревками.
Значит, Мамочка, – а в том, что перед ним именно Мамочка, Анатолий не сомневался, – здесь пленница? Что ж, тогда это секта абсолютно нового, невиданного в Метро образца. Впрочем, чего ждать от мутантов? Возможности у них значительно большие, чем у людей, а фантазии простираются гораздо дальше.
– Мамочка! Есть еще один кобель с поверхности, – пробасила Годзилловна. – Очень бойкий и… симпатичный.
Невеста подняла голову, склонив ее к левому плечу, чтобы фата не мешала рассматривать Толика.
– Гм… Значит, сегодня будет похлебка.
Голос Мамочки был нежным и мелодичным. Зато ее лицо однозначно говорило о том, что дамочка с головой не дружит. Черты его были правильными, даже красивыми, но вот все остальное… Мутные глаза окружали широкие полоски черных теней, делая их похожими на пустые глазницы черепа. Небрежные мазки помады придали губам улыбку клоуна.
– Я узнаю тебя, – продолжала Мамочка. – Ты был там. Или станешь отпираться?
– Я был во многих местах, но не припоминаю, чтобы мы встречались.
– Все мужички очень забывчивы. Зато я помню все-е-е-е!!!
Мамочка так резко сорвалась на визг, что Томский дернулся и попятился.
– Помню-ю-ю-ю-ю! Все-е-е-е помнююю!!!
Глаза женщины были уже не мутными, а яростно сверкали, ноги уперлись в пол. Мамочка пыталась оторвать руки от подлокотников. Веревки натянулись, дерево заскрипело. Казалась, еще немного, и одержимая или разорвет путы, или сломает подлокотники. Тут на помост вскочила Полуликая и набросила на Мамочку грязную простыню. Визг оборвался. Его сменил кашель. На простыне появились пятна крови. Потом стих и кашель. Существо под простыней уронило голову на грудь.
– Она успокоилась, – сообщила маленькая мутантка. – Совсем, как попугай. Хи-хи-хи.
Годзилловна махнула рукой одному из сидевших у костра мужчин:
– Эй, кастрат, прикуй нашего красавца к стене.
Мужик в набедренной повязке вскочил так же проворно, как и его товарищ, поймавший крысу.
– А ты, Томский, будь паинькой. Я не хочу тревожить Мамочку пальбой, но если понадобится, продырявлю тебе лоб.
– С тебя станется, – буркнул Толик.
Теперь, когда приступ у Мамочки закончился, ему не давала покоя слова сумасшедшей о похлебке. Эта банда, видать, питается крысами до тех пор, пока им не попадется добыча покрупнее. А кастрат? Это просто оскорбление или…
– Тебе повезло, – пропищал и улыбнулся мужик, хватая Томского за локоть. – Пойдем. Тебе очень повезло.
Толик посмотрел на нового знакомого. Мерзкий типчик. Особенно голова в форме груши – узкий лоб и непомерно широкий подбородок. Наверное из-за привычки кривляться и ухмыляться.
– Никак не возьму в толк, в чем мое везение.
– Хм… Мамочку иногда отвязывают, и тогда… Тут у них есть бензопила. Всем небо кажется с овчинку, скажу я тебе. Ты, Томский, с поверхности. Значит, недавно видел небо. Скажи, звезды на нем есть?
– Полно!
– Ах, как мне нравятся звезды!
Любитель звезд отвел Анатолия к стене, в которую была вбита толстая стальная скоба с продетой через нее короткой ржавой цепью. На последнем звене цепи поблескивали наручники. Томский сразу определил их тип. «Нежность». Про разновидности «браслетов» Толику рассказывал один бывший спецназовец. Эти – не игрушка. От таких просто так не освободишься.
– Садись, скажу я тебе. Устраивайся поудобнее. Неизвестно ведь, когда Мамочка очнется.
Томский взглянул на заботливо расстеленную у стены тряпку. На ней явственно проступали багровые пятна. Старые, совсем засохшие и свежие. Следы, оставленные предыдущими узниками. Их кровь.
Толик сел в стороне от тряпки, прямо на голый пол.
– Тебя как?
– Что как?
– Ну, запястье или лодыжку?
– Давай ногу. Почему Годзилловна обозвала тебя кастратом?
– Экий ты непонятливый, скажу я тебе. Мы здесь все – кастраты. Евнухи в Мамочкином гареме. Но жить без яиц, скажу я тебе, гораздо лучше, чем отправиться вон туда.
Кастрат поднял руку, указывая на одну из многочисленных куч мусора. В отличие от остальных она была прикрыта обрывками брезента и полиэтилена, придавленных к полу кирпичами.
– Что там?
– Трупы. Таких же, как и ты непонятливых и борзых мужичков. Они становятся жрачкой для крыс. Другие, более покладистые, живут. Без яиц, но живут. А это, скажу я тебе, не так уж и мало.
