— Меня зовут Николай Николаевич. Фамилия моя — Касперский. Если вам это о чем-то говорит.
— Ну, почему же… Говорит. Антивирус такой…
— Отлично, — обрадовался голос в трубке, — можете так меня и называть, если вам удобно. Антивирус. Мне это даже больше нравится, чем Николай Николаевич! А мне можно называть вас Умка?
— Да ради бога, — сказал Сергеев не запнувшись ни на миг. — Если вам нравится. Это из мультфильма, кажется? Старый такой мультик, про медведей?
— Точно, — согласился Николай Николаевич, — старый. Но я рад, что вы помните. Умка — такой маленький, умный медвежонок. Очень любопытный. Смышленый, я бы сказал, не по годам.
— Вы мне льстите.
— Да ну? Наши общие друзья утверждали, что на лесть вы не падки. Совсем наоборот. Я и в мыслях не имел вам польстить.
— А в чем суть, господин Антивирус? Хоть друзья у нас общие, но мы с вами-то не знакомы. Нам есть что обсудить?
— Сами решите. У вас сегодня напряженный день, я думаю. Много работы. В министерстве всегда ТАК много работы?
— Это как повезет.
— Конечно. Уверен, что вам повезет! Так вот, Умка, вечерком загляните на заднее сиденье своей «тойоты».
— Там будет отрезанная лошадиная голова?
— Фу! — сказал Николай Николаевич. — Как плохо вы обо мне подумали! Разве можно смотреть такие гадости по телевизору? Мы совершенно не такие.
— Два вопроса. — Сергеев раскурил сигарету и выпустил густую струю голубого дыма. — Первый — кто это «вы»?
— А второй?
— Хотелось бы услышать ответ на первый…
— Вопрос интересный, но ответить на него будет сложно.
— Ну почему же?
— Врать не хочется.
— А вы не пробовали для разнообразия иногда говорить правду?
— Ой, Умка, несговорчивый вы человек. Мне ничего от вас не надо. Просто загляните на заднее сиденье вашей машины. Там не будет отрезанной головы — ни лошадиной, ничьей другой, я вам обещаю.
— А что там будет? Бомба с часовым механизмом?
Николай Николаевич рассмеялся.
— О вашем чувстве юмора меня предупредили. Нет, Умка, там будет кассета, содержимое которой вам понравится. И документы, несомненно, для вас интересные.
— А что вы хотите взамен?
— Это второй вопрос, как я понял? Взамен? Ничего. Абсолютно ничего.
— Так не бывает, — возразил Сергеев. — Вы же, Антивирус, не в Корпусе Мира работаете.
— Неудачный пример.
Сергеев вспомнил, сколько его бывших коллег колесило по свету, пользуясь, как крышей, бумагами Корпуса Мира, и сказал:
— Согласен. Действительно неудачный. Придумайте что-нибудь благотворительное сами.
— Скажем так, зная вас, мы надеемся на адекватную реакцию.
— Боюсь, что понятие адекватности у нас с вами может разниться.
— Не думаю. Поймите, Умка, мы не имеем ничего общего с теми, кто работал в Борисполе и Феофании. Мы — третья сила.
— Точно, — произнес Сергеев насмешливо. — Третья сила! Совершенно бескорыстная, гуманная и ни в чем не заинтересованная! Как говорил в редких случаях бессмертный Станиславский — верю!
Лежащая на столе «Нокия», подсоединенная к линии номер три, зазвонила и завибрировала, противно стуча по полированной поверхности стола всем корпусом.
— Да дело в общем-то ваше, — неожиданно легко согласился тот, кто называл себя Касперским, — вы только в машину загляните. А дальше — на ваше усмотрение. Я вам обязательно перезвоню — тогда и поговорим. Мне, знаете ли, крайне интересны ваши впечатления.
— Если я скажу, что ваш интерес, Антивирус, не делает меня счастливым — вы мне поверите?
— Охотно. Но что это меняет?
— Тут вы правы. Ровным счетом ничего. Бумаги я посмотрю.
— Не сомневаюсь. Разрешите откланяться, и до завтра, Умка.
— Всего доброго, Антивирус.
В трубке номер четыре зазвучали короткие гудки. А в трубке номер три раздался голос Васильевича.
— Добрый день, Миша. Рад тебя слышать!
— Взаимно, — сказал Сергеев вполне искренне. Начальник партийной службы безопасности действительно вызывал у него симпатию.
— Через десять минут внизу тебя ждет темно-зеленый «гранд-чероки». Водителя зовут Григорий. Охранника — Сергей. 555-77 КМ. Как ты?
— Считай, что уже поправился.
— Силен. А Владимир Анатольевич в бинтах, как мумия Тутанхамона! Ладно, вечером увидимся. Удачи.
— Спасибо.
В комнату, покачивая бедрами, вплыла Неонила с подносом, на котором стояли чашка кофе и запотевший стакан с минеральной водой.
«Сейчас начнется», — подумал Сергеев.
Неонила Ивановна, обойдя его сзади и слева, наклонилась, уложив бюст на сергеевское плечо, и, поставив подносик на стол, неторопливо перенесла его содержимое прямо на большие плотные бумажные салфетки, которые разложила перед Михаилом.
Пахло от Нилочки сладковато: немножко потом, немножко дезодорантом, немножко духами.
— Еще что-нибудь? — спросила Неонила Ивановна вкрадчиво.
— Да, — сказал Сергеев, придав голосу волнующую мягкость. — Обязательно. Папку с входящими письмами. Прямо сейчас и распишу. Я собираюсь уезжать.
— Машину?
— За мной заедут. Не волнуйтесь.
Неонила прошествовала к двери, с необычайной легкостью вырисовывая бедрами замысловатые фигуры. Надо сказать, сзади она смотрелась неплохо.
«Интересно развиваются события», — подумал Михаил, набирая номер на трубке номер четыре.
— Да, — сказала Плотникова. — Привет, бездельник!
— Привет, пчела Майя!
— Между прочим, я с утра уже многое успела.
Сегодня Вика уехала от него в семь, еще сонная — легли они после часа, а уснули уже после двух. У двери он поцеловал ее в макушку — поцелуи в губы с утра Плотниковой не одобрялись. Услышал стук каблучков по лестнице за закрытой дверью и проводил взглядом ее темно-синий «фольксваген», выехавший со двора.
— И не сомневался. Я вот почему тебя отвлекаю, Вика. Сегодня вечером я занят, так что все отменяется. Извини.
— Ладно, — сказала Плотникова обычным тоном, но Сергеев, привыкший чувствовать ее эмоции спинным мозгом, ощутил, что Вика обижена. Вопрос о том, куда собирается Сергеев, она не задала бы ни за что — он хорошо знал ее привычки.
— Привет тебе от Блинова, он вернулся.
— Ах, вот оно что, — с явным облегчением сказала Плотникова, — Мальбрук вернулся!
— Мальбрук в поход собрался, — поправил ее Сергеев, — вернулся — это Карлсон.
— Карлсон был добрый. И безобидный. Твой Блинов не такой. Ты к нему?
— Очень просил подъехать.
— Не пойму я тебя, Сергеев, ты вроде бы не сентиментален, откуда такая привязанность к товарищу детства? И стреляют в тебя, и взрывают тебя, а ты все никак не уймешься.
