— Не надо патетики, то, что мы делаем… — Вадим задумался, — жалкое и вялое сопротивление.
— Хоть что-то. Другие и на это не способны. Извини, если я что-то не то спрошу. У тебя сын с бабушкой живет. А его мать? У вас проблемы?
— После того, как Андрюшка побывал в Зоне, она решила не утруждать себя его воспитанием, — просто объяснил Малахов.
— Твой сын был в Зоне? — В голосе Вероники скользнуло то ли удивление, то ли страх.
— Да, — просто ответил Вадим. — Он меня оттуда вытащил. Только не спрашивай: «И как?»
— В твоем деле все засекречено с того момента, как твоя группа вошла в Зону в две тысячи двенадцатом, — с сожалением сказала Вероника. — С того момента, я так понимаю, и началась деградация Центра.
— И хорошо. Хорошо, что засекречено. А то бы ты знала, что сейчас разговариваешь с человеком, публично казненным осенью двенадцатого года.
Вероника почему-то засмеялась. Весело и беззаботно.
— Ты просто прекрасно выглядишь для казненного столько лет назад, тебе, наверное, надо было сейчас быть таким. — Вероника высунула язык и закатила глаза. Потом не выдержала и засмеялась. — Я понимаю, почему Лазненко сказал, что от тебя зависит не только судьба Центра. Ой, а мы переход прозевали…
И вправду, переход через улицу со сплошным потоком машин остался в ста метрах позади.
— Вот видишь, я тебя заговорила… Ты извини. И извини, что я так… ну, нагло себя вела. Ты был неприступный, а мне надо было очень быстро с тобой наладить контакт. Вот я и того… Хотя… — Вероника замолчала, видимо пытаясь найти слова. — Все на самом деле не так.
— Ты и дальше будешь работать с кадрами? — Вадим сделал вид, что пропустил слова Вероники мимо ушей. — Я имею в виду, в отделе кадров.
— Нет, конечно. Отдел аналитики возрождается в исходном виде. Я буду… надеюсь, буду там работать.
— Это хорошо. Перекладывать бумажки, мне кажется, не очень веселое занятие.
— А ты сыну подарок купил, да? — Вероника тронула уголок коробки с самолетом.
— Да, мы будем делать с ним радиоуправляемую модель.
— А движок? Электрический или?.. — Девушка словно обрадовалась, что нашла новую тему для разговора, далекую от служебных дел, от страшных событий последних дней.
— Нет, я хотел бы, чтобы самолет был настоящий, с бензиновым движком.
Вероника засмеялась.
— А ты раньше занимался авиамоделизмом? — с сомнением спросила она.
— Нет, а что?
— Никогда моделист не скажет «бензиновый движок». Движки на моделях или калильные, или компрессорные. Вот из этого и надо выбирать…
— А ты откуда знаешь?
— А я в детстве сильно этим увлекалась. Только не такими, современными радиомоделями, а гоночными.
— А… — Вадим просто оторопел. — А какой мне движок тогда покупать?
— Покажи, что у тебя в коробке. Просто коробку покажи. — Девушка протянула руку к покупке Малахова. — Ясно… Ну, тут у тебя вообще выбора нет. Это не моделизм, это игрушки для богатых.
— Я не пойму, чем тебе не нравится эта модель?
— Это игрушка. Не модель. Модель строится из тонкой модельной фанеры, бальзы, крылья или лавсаном или японкой покрываются. А это… Вот ты купил за большие деньги набор, потом за еще большие купишь мотор, потом тяговые машинки, потом радиоуправление. Сборка вообще плевая — все защелкивается на своих штатных местах. И летать эта штука будет, как утюг на веревочке. А вот когда самолет, сделанный своими руками от и до…
Глаза у Вероники загорелись, словно она рассказывала о некоем таинстве, в которое была посвящена только она одна.
— Ну… мне-то выбирать не приходится. Я буду делать с сыном эту модель, — с сожалением ответил Малахов.
— Слушай, Вадим, а может… Хотя нет, — махнула рукой Вероника.
— Что?
— Я бы могла свои старые чертежи тебе отдать и… Ну, в общем, ладно, ты неправильно поймешь. Я тоже хочу строить настоящую модель. Ту самую, из детства. Ты, ну, только не думай, что это что-то другое.
— Вероника, извини, это совсем не то, что ты думаешь. Просто… Ну, — Вадим не мог, может быть, впервые за всю жизнь сформулировать то, что он хотел сказать. — Я устал от того, что близкие мне люди… страдают.
— Но с чего ты взял, что ты мне близок? Что мы близки? И если я хочу с твоим сыном строить модель, то это вправду совсем другое.
— Не спрашивай. Есть вещи… Ладно, а как твои чертежи можно получить?
— Да проще простого. Я могу тебе через сеть кинуть. Сегодня же приду домой и сразу кину.
— Я сейчас тебе адрес… — Малахов стал рыться в поисках клочка бумаги, на котором он смог бы написать свой электронный адрес.
— Не смеши. — Вероника сделала движение рукой, словно ловила что-то из эфира. — Я — и не знаю твоих адресов? Только мы опять возле моего дома.
Вадим осмотрелся и понял, что они опять прошли мимо перехода.
— Ладно, иди домой и шли все по модели. А то мы так будем до завтра ходить туда-сюда. — Малахов сказал это, но голос предательски дрогнул.
— Нет, я теперь прослежу, чтобы ты перешел дорогу, когда надо. Я же должна тебе рассказать, там одними чертежами не обойдешься, нужно знать порядок сборки.
Они опять, в который раз, двинулись по направлению к переходу.
— Там нужно строго соблюдать последовательность. Надо начать с того, чтобы нарезать нервюры из тонкой трехслойки. Ну, это фанера такая. Лучше всего сделай сыну какой-нибудь короткий нож. Скальпель, например. Только ручку замотай чем-нибудь, а то от мозолей жизни не будет. А когда нервюры нарежет, надо…
— А может, я тебе просто дам скайп сына, и ты его будешь консультировать? — прервал Веронику Малахов.
— Ну, тоже можно, а вот потом… — Вероника настолько увлеклась воспоминаниями о том, как она сама делала авиамодель, что казалось, она превратилась в маленькую девочку.
— Извини, вот переход. — Вадим пересилил себя и остановился на светофоре. — Я должен идти.
— Да, конечно, извини, я столько болтала. — Девушка покраснела, это было заметно и в тусклом дневном свете осенней Москвы.
— Мы будем друзьями, да? — Вадим произнес избитую фразу и сразу пожалел об этом.
— Я думаю, что обычно женщина при таких словах должна зарыдать, но… да, будем. Будем друзьями. Человек человеку друг, товарищ, брат, сестра и волк. Ненужное зачеркнуть, — со смехом ответила Вероника. — И еще, не бойся за меня. Пока.
Вероника резко повернулась и зашагала по направлению к своему дому.
* * *
— Папа пришел! — заорал Андрей, когда услышал сигнал домофона.
Малахов специально никогда не брал ключей у матери и всегда звонил, когда приходил к ней. Он был уверен, что человек должен хранить ключи только от своего дома.
