С прибытием каждого нового корабля связанные в единую сеть компьютеры берсеркеров оценивали вероятность победы все выше и выше. И все же качества одной-единственной живой единицы вносили в их расчеты огромную меру неопределенности.
Подняв волосатую, сильную руку, Фелипе Ногара бережно провел ладонью по панели перед креслом. Середину его личного кабинета занимал громадный сферический дисплей, отображающий исследованную часть Галактики. Повинуясь жесту Ногары, сфера потемнела, затем осветилась снова, и по ней медленно побежали замысловатые узоры.
Мановение руки чисто теоретически устранило из расклада сил такой фактор, как берсеркер. С ним разброс вероятностей чересчур велик. Сейчас же мысли Ногары занимало только соперничество с властью Венеры (и еще двух-трех процветающих агрессивных планет).
Надежно отгородившись стенами этой уединенной комнаты от гула Эстил-Сити и груза повседневных дел, Ногара наблюдал, как новый прогноз его компьютера понемногу обретает форму, показывая вероятное распределение политических сил через год, через два, через пять. Как он и ожидал, эта последовательность демонстрировала нарастающее влияние Эстила. Не исключено даже, что он станет правителем всей человеческой части Галактики.
Собственное спокойствие перед лицом подобной перспективы немного удивило Ногару. Двенадцать-пятнадцать лет назад он до предела напрягал свой интеллект и волю, чтобы выдвинуться. Мало-помалу начал совершать ходы в игре сугубо автоматически. Сегодня появился шанс, что его могут признать правителем все мыслящие существа, — но это значит для него куда меньше, чем первые выигранные выборы.
Конечно, удовлетворение уже не то. Чем большим владеешь, тем больше надо обрести, чтобы получить такое же удовольствие. Если советники сейчас видят этот прогноз, он наверняка приведет их в восторг, а их восторг передастся и самому Ногаре.
Но, оставшись один, он лишь вздохнул. Флот берсеркеров не исчезнет по мановению руки. Сегодня с Земли прибыла, наверное, последняя просьба о помощи. Беда в том, что, предоставив Солнечной системе более обширную помощь, Ногара будет вынужден отвлечь корабли, людей и деньги от собственных честолюбивых проектов. А уже отданное он намеревался со временем постепенно вытянуть из других. Земле придется пережить грядущее нападение уже без помощи Эстила.
В этот миг Ногара осознал, смутно подивившись себе, что уж лучше погубить Эстил, чем лишиться власти. С чего бы это? Конечно, особой любви ни к родной планете, ни к собственному народу он никогда не питал, но вообще-то был хорошим правителем, отнюдь не тираном. Ведь хорошее правительство, как ни крути, лучшая политика.
Письменный стол пропел мелодичную трель, означавшую, что поступил новый материал для его забав. Ногара решил ответить.
— Сэр, — произнес женский голос, — две новые возможности находятся в душевой.
Скрытые камеры передали сцену, возникшую в объеме над столом Ногары: блестящие тела в окружении водных струй.
— Они из тюрьмы, сэр, и рады любой поблажке.
Наблюдая за ними, Ногара ощутил только усталость и — ну да, именно так, — что-то сродни презрению к себе. И задался вопросом: «А почему бы мне не предаваться тем удовольствиям, каким захочется. Что во Вселенной может мне помешать?» И еще: «Не потянет ли меня после на садизм? А если и потянет — что ж с того?»
Да, но дальше-то что?
Выдержав уважительную паузу, голос поинтересовался:
— Быть может, сегодня вечером вы предпочтете что-то другое?
— Позже, — откликнулся Ногара. Изображение угасло. «Быть может, мне для разнообразия следовало бы побыть Верующим, — подумал он. — Какой, должно быть, интенсивный восторг испытывает Иоганн, когда грешит. Если только вообще грешит».
Какое неподдельное удовольствие видеть Иоганна во главе флота Солнечной системы, видеть, как кипятятся венериане. Но это ведет к новой проблеме. Одержав победу над берсеркерами, Иоганн станет величайшим героем в истории человечества. Не пробудятся ли в его душе опасные амбиции? Штука тут в том, чтобы убрать его с глаз общественности долой, дать какой-нибудь высокий пост, честную, но грязную и бесславную работу. К примеру, охотиться где-нибудь за преступниками. Но если Иоганн заявит права на галактическую власть, Ногара испытывать судьбу не станет. Любую пешку можно убрать с доски.
Ногара тряхнул головой. Предположим, Иоганн проиграет грядущую битву, а вместе с ней и Солнечную систему? Победа берсеркеров станет не расплывчатой вероятностью, и нечего предаваться приятному самообману. Победа берсеркеров будет означать истребление человечества во всей Галактике — вероятно, лет за пять. Чтобы понять это, даже компьютер не требуется.
Ногара извлек из ящика письменного стола лежавший там флакон и взглянул на него. Внутри заключается конец шахматной партии, конец всем радостям, скуке и боли. Вид флакона не пробудил в душе Ногары ни малейших эмоций. Это мощнейший наркотик, повергающий человека в своеобразный экстаз — трансцендентный восторг, за пару минут доводящий до разрыва сердца или сосудов головного мозга. Когда-нибудь, когда все прочие средства утратят свою силу, когда Вселенная будет целиком принадлежать берсеркерам...
Он отложил флакон, а вместе с ним отодвинул и просьбу Земли. Какая разница? Ведь Вселенная и сама есть берсеркер, где все определялось случайным коловращением конденсирующихся газов, пока не родились звезды.
Откинувшись на спинку кресла, Фелипе Ногара углубился в созерцание галактической шахматной партии, разыгрываемой его компьютерами.
По кораблям флота пополз слух, что Карлсен специально тянет резину, потому что осаде подверглась венерианская колония. Митч же на «Солнечном пятне» не обнаружил ни малейших признаков проволочек. Наоборот, у него не оставалось времени ни на что, кроме работы с короткими перерывами на еду и сон. Когда же закончилась последняя тренировка по абордажу с тарана, когда были погружены последние боеприпасы, он был чересчур измотан, чтобы почувствовать хоть что-то, помимо облегчения. И пока «Пятно» занимало свое место в строю сорока других стреловидных кораблей и устремлялось с ними в тахионный скачок, чтобы начать поиск в глубоком космосе и охоту на берсеркеров, Митч только отсыпался и отдыхал, не чувствуя ни страха, ни воодушевления.
Прошел не один день, прежде чем унылый распорядок нарушил трезвон боевой тревоги, разбудивший Митча. Не успев толком продрать глаза, он уже втиснулся в бронескафандр, лежавший под койкой. Кто-то из десантников поблизости ворчливо сетовал на учебные тревоги, однако никто не мешкал.
