Школьные занятия у юдолян проходили в ярко освещенных подвальных помещениях в городских недрах, в безопасности от авиабомб. Классные комнаты были тесными, но уютными. Кроме досок и парт тут были военные стенды, образцы вооружения, противогазы, защитные комбинезоны и мины. Все ребята носили строгую полувоенную форму и пилотки.
За три года до окончания школы юношей начинали призывать на фронт. Так что все каникулы старшеклассники, на зависть младшим, проводили в храбрых сражениях на передовой. Каждый класс считался боевым отрядом, а учитель по военной подготовке был их командиром. Девочки на каникулах тоже не бездельничали, а работали на фабриках или помогали на передовой в качестве медсестер.
Классы в школах были по двадцать-тридцать человек. Когда после жестоких сражений часть класса не возвращалась, то на место погибших товарищей приходили другие ребята из расформированных за малочисленностью классов. Обычно пришедших в сентябре новичков не любили, так как считали, что в почти уничтоженных классах остаться в живых могли только трусы и предатели. Новички же оскорблялись и вызывали обидчиков на кулачные поединки после занятий. Учителя не одобряли это и жестоко наказывали участников таких схваток. Юноша Тариэл пришел в свой новый класс месяц назад.
В старом классе все товарищи уважали его и ценили, потому что плечом к плечу сражались на передовой и ведали о его отваге. Старые друзья знали, что его нелюдимость – всего лишь прикрытие для природной застенчивости. Как-то раз, подшучивая над его тягой к одиночеству, ему подарили где-то раздобытый женский манекен – мол, «чтоб не скучал». Тариэл тогда раскраснелся, но подарок принял. Ведь это был подарок от его настоящих друзей. А теперь они все мертвы. И спрятанный в шкафу целлулоидный манекен – это все, что от них осталось у Тариэла.
В новом классе по уже известной причине Тариэл был презираем и не раз вызывал своих противников на бой. Их классный руководитель и командир Цевелик часто наказывал Тариэла, подвергал порке и заключению в узкий карцер. Он говорил ему: «Не за горами тот час, когда я посмотрю, чего ты стоишь в настоящем бою, а не в истязании своих товарищей».
Однажды, возвращаясь с уроков в свое общежитие, Тариэл шел по одной из кипящих городской жизнью улиц. Проспекты военного мегаполиса юдолян были многоярусны и накрыты защитным навесом от кислотных дождей. По самому нижнему ярусу улицы потоком мчались автомобили, а пешеходы шли по четырехэтажному тротуару. Между такими тротуарами-балконами летели канатные трамвайчики разных маршрутов – на каждом этаже свой номер трамвая. Этажи-улицы сообщались лифтами и уходили под автомагистраль в подземные переходы. Все люди, спешившие по своим делам, несли с собой зонтики. Дело в том, что один раз в день над улицами проливался дождь. Сначала по рельсам навеса прокатывалась платформа с мыльной водой, а потом с чистой, которую можно было даже пить.
Тариэл, не спеша, прогуливался по второму ярусу и разглядывал пирожные в витринах кондитерских магазинов. Наверное, он бы постеснялся этим заниматься, будь он не один. Но после расформирования его класса у него не было друга, с которым можно было возвращаться домой. А поток юдолян, спешащих в своих цеха, конторы и дома, был таким плотным и сумасшедшим, что школьника Тариэла в нем было совершенно не видно. Какой-то человек в плаще и с портфелем в руке наткнулся на юношу и, отчитав его, помчался дальше. Тариэл достал из кармана мелочь и посчитал монетки.
– Эхе-хе, – вздохнул он.
И вдруг увидел, как из дверей кондитерской выскочили три веселые девчонки и, смеясь, прошли мимо него со свертками пирожных. Все трое были очень милы, но одна, светловолосая, была прекрасней всех. Юноша так залюбовался красавицей, что побрел вслед. Тариэл и сам не заметил, как прошел несколько кварталов и оказался в совершенно незнакомом районе. Военный город-фабрика был настолько велик, что человек, выйдя из родного квартала, без карты мог легко заблудиться. Тариэл садился в лифты, спускался в переходы, всходил на платформы. Но сам, абсолютно не прилагая к этому усилий, оставался незамеченным. Вероятно, сказалась привычка, приобретенная в боевой разведке.
Наконец, пройдя несколько воздушных лесенок и пролетов по металлическим мостикам, девочки оказались на широкой площадке перед каким-то высотным управлением. Всюду ползли дымы, сквозь них выглядывали плавильные котлы и полосатые фабричные трубы с красными огоньками. Тут девочки уселись на пол, свесили ноги за металлические перила площадки и, любуясь заводскими красотами с головокружительной высоты, принялись болтать и есть пирожные. Тариэл притаился за круглым бетонным столбом зенитной вышки.
Вид отсюда и впрямь открывался поразительный. Далеко за горизонт уходили фабричные постройки: домны, вышки, мостики, цеха, различной конструкции трубы, из которых валили клубы белого, черного, серого, а иногда и желтоватого дыма. Из дыма выплывали дирижабли, кругом висели заградительные аэростаты. Вблизи горизонта мерцал слепящий оранжевый диск – искусственное солнце юдолян. За его ярким дремотным свечением чуть угадывался силуэт огромного, несущего его дирижабля. Гул города мешал Тариэлу слышать разговор девочек, и он решил подобраться поближе, притаившись за скамейкой, на которой сидели два важных человекоподобных каджа – лица плоские, глаза змеиные, кожа, словно корочкой, покрыта чешуей. Вдруг кто-то схватил юношу за ухо, и он взвизгнул.
– А ты что здесь делаешь? – спросил кадж-полицейский с красной повязкой на плече. – Подслушиваешь разговоры начальников, гадкий шпионишка?
– Нет! – ответил, корчась от боли Тариэл. – Я не шпион, я защитник отчизны.
– Вот трибунал и разберется, – гнусаво ответил кажд, – чьей отчизны ты защитник.
Тариэл немного испугался, потому что обвинение в шпионаже, как и предательство, сулило ему в лучшем случае унизительное разбирательство.
– Нет, я никого не подслушивал, и я не шпион! – настаивал Тариэл. – Господин офицер, пожалуйста, отпустите меня. Мне надо домой, делать уроки.
– Пойдем-пойдем, дэвианское отродье, – поволок его за собой кадж.
– Но я просто играл здесь в прятки с друзьями! – продолжал мальчик.
– И где эти твои друзья? – брызжа слюной, шипел кадж.
Юноша, надо признаться, был уже не на шутку испуган, ведь он боялся, что о подозрениях в шпионаже сообщат в школу, его не возьмут на фронт, и тогда новые товарищи вечно будут считать его трусом и предателем.
– Где эти твои товарищи? – скалясь, повторил полицейский.
– Вон, – вдруг, не ведая, что творит, сказал Тариэл и указал на девочек.
