…демоны, устроившие шабаш в моей голове, постепенно обретали голоса.
– Я расчленю его и выкину на съедение крысоидам и бездомным собакам, – фальцетом сказал один из демонов.
– Тебе б только порасчленять кого, а человеков в особенности, – сказал второй демон голосом чуть более низким, с оттенком жеманности.
– Ты знаешь, что моё отношение непредвзято: есть вы, Экипаж, и есть все остальные, враги, и чтобы сохранить жизни первых, я должен уничтожать вторых, – ответил первый демон.
Чуть приоткрыв глаза, я увидел, что надо мной возвышаются тощие, бритые наголо человеки—монголоиды, облачённые в чёрные кожаные жилетки и шорты до колен, а рядом с ними… воплощённый ужас Освоенного Космоса – шестиногие и четырёхрукие крылатые наёмники—флоллуэйцы, которые, собственно, и предавались кровавым поползновениям в мою сторону.
После этого я зажмурился сильнее, и попытался усилием воли вновь лишиться сознания. Причём какой—то аномально трезвый участок этого самого сознания разродился глубокомысленным комментарием: «Все знают, что, как на грудь примешь, – двоится в глазах. Все! Однако природу этого явления так никто и не удосужился объяснить…»
– Если у тебя ностальгия, это ещё не значит, что необходимо на корабль падаль всевозможную стаскивать, – сказал голос первого демона.
– Десс, кончай возмущаться. Если Мол попросил, сделай одолжение, оставь парня в покое. И, понимаешь ли, даже закоренелых бандитов и предателей у нас, человеков, спящими и пьяными расчленять как—то не принято, – сказал голос третьего демона. По властным интонациям опознанный мной как голос самого главного.
– Меня лично он не просил ни о чём! – огрызнулся первый.
– Он нас всех попросил, – сказал главный.
– Могу подтвердить, записочку Мол собственноручно писал, – вмешался в разговор какой—то новый, неживой, демонический голос. Похоже, звучал он из ретранслятора.
– Я этого не видел! – сказал первый.
В этот момент раздался уже знакомый мне голос Мола. Но теперь он тоже звучал из ретранслятора:
– Вот именно – ксенолог. Сол, ну одиннадцатый так одиннадцатый. Ты предлагаешь кому—нибудь из нас экстренно выучиться? Бабушке, к примеру, или вот Деструктору. Десс, хочешь быть ксенологом?
– А он и так в некотором смысле ксенолог, – сказал голос демона—китайца.
Я осторожно приподнял веки: вращающаяся в голове центрифуга прекратила движение, зато глаза больно резанул свет.
Затем я приподнял голову и первое, что увидели мои скошенные вниз глаза, была не пёстрая группа, спорящая, по—видимому, о моём ужасном жребии, а записка, неуклюже нацарапанная на рваном куске упаковочного материала и приколотая к моему пиджаку:
«Пожалуйста, прошу никого ЭТО не трогать. Мол.»
…Вспоминаю я, что монеты в этого кибер—куховара совать не положено, а надо бы – универсальную сетевую карточку. Которой у меня отродясь не бывало. На кой бес она мне?
Я эту самую карточку в нашей дальней степи видывал только у старого кузнеца, вуйка Файбышенко, что в молодости пожил года три в провид—центре, и сохранил на память кредитку, давно ставшую ему ненужной.
У нас ведь, в дикой целинной степи—то, единой Сети нету. Кажется невероятным, но – ФАКТ. Спутников связи над Стэпом мало вертится, каналов немного поэтому, и только сэла—центры меж собою и с городами вяжут они.
У нас там, в степи, вообще мало разнообразия. Только трава, трава, трава, кусты, редкие холмы и деревья, снова трава, зверьё всякое, снова трава, скотина наша, мы сами и, конечно же – дхорры клятые… и трава, трава, трава.
И десятки килОметров катить до соседнего хутора.
Степь да степь кругом. И очень мало девчат.
После освобождения от техноисламского ига и восстановления независимости – вдвое—втрое меньше девчат почему—то рождается, чем хлопцев. Вероятно, это проклятые технолайнеры что—то с генами нашими сотворили, эксперимент какой вытворили, облучили наших предков… И потому двое—троемужество у нас – вынужденная социальная норма. И потому женщины наши – с. ещё те.
В квадрате, в кубе с.!
Ещё бы! Самые страшные – и те без мужей не остаются.
Вопрос обширности выбора их и испортил…
С.!!!!!!
Хлопцы, вуйки и деды от зари до зари как заклятые вкалывают, а жинки и бабки по хатАм сидят. В лучшем случае хуторским или квартирным хозяйством занимаются, а частенько – вообще ни хрена не делают. Только рожают, за малЫми приглядывают, сериалы всякие смотрют и друг с дружкой по радиотелефонам треплются. Когда перемУжатся. А до того как, в девках – нагуливаются до упора; как пожелают и с кем заманётся, собирая по шматкам приданое – монетами и вещами.
К некоторым дивчатам, особо популярным и сексапильным, потому особо дорогостоящим – хлопцы в мгогомесячных очередях стоят, дожидаясь…
«Вот и к ней – наверняка!», – думаю я, шестнадцатилетнее безусое парубчисько, ещё не подкопившее монет даже на гульбу с некрасивой.
Думаю это я о дивчинке, входящей в зал и застающей в нём меня, хуторяка, что оторопело торчит у пищевого автомата. Смеривает она скотинопаса взглядом равнодушным, отводит глаза…
(Челюсть моя тем временем едва об пол не хлопается, а коленки дрожать зачинают. Ещё бы! Такого файного личка и такой сногсшибающей с одного взгляда фигурки я в жизни своей до того дня и не видывал!!!)
…и вдруг возвращает, в меня втыкает, а в карих большущих очах тех – разгорающийся интерес. Улыбается. (А у меня сердце проваливается на первый этаж!..) Спрашивает:
«Шо, нэ лизуть у щилыну твои мэталэви грывни?».
Мучительно соображаю, о чём это она, собственно. Настолько поглощён я созерцанием невиданной красы. Под тонэсенькой вышитой сорочечкой – ничегошеньки нема, и натёртые шёлком остренькие сосочки гордо выпяченных стоячих грудей четвёртого размера так и норовят, так и норовят проткнуть ткань… и чёрные шортики, такие коротенькие, что больше на трусики похожи!.. и высокие, выше колен, обтянувшие стройные ноги красные сапожки мягкой кожи, более похожие на чулки, нежели на обувь… Чёрные брови, яркие пухлые губы, румяные щёчки, чёрная и толстенная, перекинутая на левое плечо коса… Ну вылитая Марийка—Врода из сказки… Мираж!..
Продолжая улыбаться, сладкое виденье протягивает мне кредитную карточку и жестом показывает: воткни, мол, в прорезь. Я сомнамбулически беру продолговатый кусок пластика и, не в силах отвернуться, тыкаю рукой вслепую, куда—то по направлению к автомату.
«Ха—ха—ха!», – звонко смеётся красуня и выхватывает у меня кредитку…
Звали её Лоис Радченко. Она была моей ровесницей, но – уже весьма многоопытной женщиной, молодой да ранней, к тому времени собравшей приданого, поди, не менее чем на пяток мужей—работников.
