Гиперохладитель затопляет туннель, разливаясь и поднимаясь вокруг них. Сквозь прозрачную жидкость Уркус наблюдает, как багрянец брони Несущих Слово заволакивает белой дымкой, и убийцы с потрескиванием застывают. Вскоре все они оказываются залиты, туннель становится одной стремительной подземной рекой.
Уркус ощущает, как стонет окружающая его толстая броня. Тактический дисплей начинает мигать и угасать. Реактор умирает. Уркус чувствует, что промерз до костей. Доспех жжет плоть. В это же время его кровь и усовершенствованное тело сражаются за то, чтобы поддерживать протекание в нем хоть какого-то тепла.
Вскоре Уркус чувствует такое онемение, что едва в силах понять, здесь ли он вообще. Каждый вдох обдирает горло, словно проглатываемые клинки. Он закрывает покрытые коркой льда глаза и отдается холоду. Все парализовано и болит. Все во тьме. Проходит ледяная вечность. Единственное, что слышит Уркус — как мимо несется поток гиперохладителя из опустошаемого резервуара.
Так холодно Уркусу не было со времен Мелиор-Терции. Ультрамарин вспоминает. Ни на что иное у него нет сил.
— Никогда не пойму, чего хотят от этих ледяных шаров жрецы Марса и ксеносы, — говорит Уркус своему сержанту.
— Из всего того, чего ты никогда не поймешь, можно написать Библиотеку Птолемея, — отвечает ему сержант Эфон. — И «Кантикула Колхизиум».
Уркус издает ворчание и топает промерзшими ногами в бронированных сапогах по замерзшему грузовому тракту. Его силовая броня Мк-III покрыта ледяной изморозью. Доспех пытается сдержать жестокий холод мира-фабрики. Вокруг Ультрамарина и Белого Паука бушует снегопад, так что в студеной мгле видны только изрыгающие пламя термоядерные башни и храмовые кузницы Мелиор-Терции.
Уркус замечает Легионес Астартес, идущих сквозь буран: воинов в синем и сером. Ультрамарины и Несущие Слово совершают переход. Зеленокожие снова атакуют сборочные верфи титанов Велхиуса-Танненберга. Так Уркус слышал по воксу.
— Такова суть созидания империй, — вмешивается на канале голос. Уркус с сержантом Эфоном оборачиваются и обнаруживают позади себя Курту Седда. Капеллан выглядит бледным призраком: кажется, будто его серая броня с трепещущими пергаментами складывается из самого снега, когда буря стихает. — У миров-пустошей вроде этого будет мало значимости для кого-либо, если только они не заняты кем-то еще. Империя Марса желает расширить свои границы. Акт межзвездной агрессии. Теперь их хочет империя чужих, поскольку сейчас к ним добавляется стимул сокрушить амбиции расы соперников.
— Не понимаю, при чем тут воины Ультрамара, — говорит Уркус капеллану, готовя болтер к грядущей зеленой жатве. Мысль о предстоящей битве греет Уркуса.
Белый Паук и капеллан переглядываются. Зеленые глазные линзы Курты Седда пылают в ледяной дымке. Уркус практически слышит улыбки, которыми обмениваются Несущий Слово с сержантом.
— Империум — это империя внутри империи, — говорит ему Курта Седд.
Уркус взводит оружие. Он оборачивается к капеллану.
— Ну, этого я не знаю, — произносит он. — Я не сражаюсь за внутренние империи. Я сражаюсь за Империум Человечества вместе с моим отцом ради его отца. Владения нашего Владыки Императора среди звезд. Единственная важная империя. Поскольку единственная империя, которая имеет значение... эта.
Курта Седд выдерживает взгляд Ультрамарина. Он вынимает свой плазменный пистолет и отцепляет от пояса жезл, символизирующий его должность. Вокруг снова поднимается белая буря. Пользуясь крозиусом, капеллан указывает путь.
— Хорошо сказано, — произносит Курта Седд. — Идем?
Какое-то время Уркус думает, что он мертв. Образы, вспыхивающие в сознании, гаснут. Голоса затихают. Биение сердец становится безразличным и непрекращающимся фоновым эхом. А затем, словно он пробуждается ото сна, потоп спадает. Гиперохладитель стекает с его распростертого тела, покинув резервуар и став добычей глубин. Над собой Уркус видит двух Несущих Слово, их отказавшие доспехи и предательская плоть внутри застыли. Сержант слышит движение — шаги бронированных ног, плещущиеся на мелководье.
Больно даже думать. Все онемело, словно тела больше нет. Доспех катафрактия — ледяной саркофаг, подача данных молчит, а его дух практически изгнан.
Уркус слышит, как галька хрустит под сапогами, когда приближающиеся фигуры идут к его обледенелому телу, поворачиваясь и вертясь. Он моргает, смахивая иней, который испещряет щеки. Сержант едва в состоянии шевелить глазами, не говоря уж о голове или быстро замерзшем шлеме. Легионеры могут быть друзьями. Могут быть изменниками из XVII Легиона.
Уркус слышит грохот болтера. Разрывающий уши гром пробивается сквозь стылую боль в мыслях. Несущий Слово над ним раскалывается, пробитый снарядом. Вокруг сержанта терминаторов сыплется дождь из кусков замерзшей брони и мяса. Еще один удар расправляется со вторым, отправляя того на пол водопадом хрустальных осколков.
В поле зрения вплывает золоченый синий шлем. Это Стелок Эфон. Он переступает через замороженное тело друга, от комбинированного оружия, вогнавшего болты в двух Несущих Слово, расходится дым.
— Орестриан? — произносит Эфон. В голосе капитана что-то вроде ужаса.
Уркус не в состоянии двигаться. Он дает своей груди опасть, позволив мучительному выдоху покинуть легкие. Над решеткой лицевого щитка плывет туман. Эфон кивает как Уркусу, так и самому себе.
— Принесите кабели, — командует капитан. — Мы запитаем его ранец от моего. Держись, сержант.
Дыхание Уркуса рассеивается, и тому удается передать с ним одно-два слова. Эфон опускается на колени, прикладывая боковую сторону шлема к решетке вокса сержанта.
— Единственная империя, — говорит ему Уркус. Каждый слог — полузабытая мука, — ...вот эта.
Капитан снова распрямляется, его громоздкий доспех нависает над Уркусом, словно небольшая гора. Он смотрит на сержанта сверху вниз, погрузившись в раздумья.
— Одна империя, — повторяет Эфон. — Один Империум.
Он кивает, а затем смотрит на воронку в броне, которая все еще искрит на боку. Решение принято. Явно болезненное. Эфон переключает канал вокса.
— Брат Нереон, говорит капитан. Состояние.
— Охладитель уходит, капитан, — докладывает Нереон. — Командный узел наш. Враги либо мертвы, либо бежали.
