– Ты лучше откликнись! – разозлившись, с угрозой крикнул старик за реку. – Это сколько же лишних лет я небо коптил, ожидаючи?! И что? И зачем?
Будто поняв важность момента, завопил Полкан, закукарекал во все петушиное горло – туда, туда, за реку, за тайгу…
Невесело усмехнувшись, дед Илья покачал головой.
– Ну что, петушок – золотой гребешок? Игнорируют нас? Не горюй, сами как-нибудь управимся.
Старик лег на живот, поплевал на ладони, звякнул прицельной скобой, взялся за ручки, довернул ствол «машинки» – и вдруг наконец почувствовал, как первая, тоненькая и слабая струйка коснулась его распростертого тела, вошла в грудь…
Найдя путь, ринулись к нему соки земли русской, наливая силой щедро, до отказа, как в былые времена. Не видел Илья, да и не мог видеть, но твердо знал, что где-то точно так же сию минуту распрямляется спина Микулы, возвращается зоркость глаз Алеши, расправляются плечи Добрыни…
И началась потеха.
Сергей Волков
ДЕРЖИСЬ, БРАТАН!
(Из дневника Николаса Кляйнмихеля, капрала Иностранного легиона)
Файл «3 июля 2012 года. docx»
Аргентина, Перито-Морено
Не люблю русских. Когда всем страшно – им весело, а это раздражает…
Сегодня в полдень наш взвод высадили на каменистом плато у подножия Анд, близ местечка Перито-Морено, в одной из точек вероятного десанта противника. Мы разбили лагерь и занялись подготовкой позиций перед грядущим боем.
Так вот о русских… Я швейцарец из кантона Вадуц, и в моей семье все мужчины всегда были солдатами. В Иностранном легионе я служу уже второй контракт. Еще четыреста лет назад мой предок состоял в личной гвардии римского папы. Иногда мне кажется, что о том, что такое война и каково это – страх перед боем, я знаю на генетическом уровне.
Я никудышный писатель, я – солдат, но капли росы на вороненом стволе штурм-райфла Mrak и темные силуэты деревьев на фоне светлеющего неба… Не умея достойно описать, я всегда снимаю это на камеру, и в моем архиве порядка сорока файлов с названием «Пейзаж перед боем».
Для каждого настоящего солдата подобные моменты – самые святые, самые волнительные мгновения в жизни. Ночь перед битвой, встреча рассвета на позициях, часы, минуты и секунды, остающиеся до первого выстрела… Душа замирает, перед мысленным взором проносятся самые яркие мгновения прожитого.
И только русские все портят! В них совершенно нет ни капли одухотворенности и романтики. Они – варвары в самом прямом смысле этого слова.
Перед боем американцы, например, спят, а выспавшись, разминаются на спортивной площадке, как перед ответственными соревнованиями.
Англичане чистят оружие – видимо, отвлекает. Оно у них и так всегда сверкает, но они все равно драют, смазывают и протирают стволы, словно на парад.
Французы пишут письма. Женам, любовницам, матерям, отцам, братьям, друзьям – всем. Показывают друг другу написанное, делятся удачными фразами и оборотами, иногда даже улыбаются, но чаще плачут, вытирая глаза форменными беретами.
Немцы со шведами обычно молчат, глядя вдаль. Неподвижные, они напоминают статуи, и в прозрачных германских глазах лежит ледяная глыба неизбежности.
Арабы молятся, расстелив в сторонке свои коврики. Их бронзовые бритые затылки мерно опускаются и поднимаются, словно поплавки рыбачьих сетей у Фарерских островов.
Поляки, чехи и другие европейские славяне собираются в кружок, вспоминают родных, показывают друг другу снимки, иногда тихонько поют свои протяжные песни…
И только русские ведут себя, словно проблемные подростки! Вместо того чтобы сосредоточиться перед боем, как и положено солдату, они впадают в какое-то дурашливое состояние, объяснить которое я не могу.
Они шарахаются по всему лагерю, скалятся, словно щенки бездомной собаки, радуясь неизвестно чему. Всех встречных русские сильно хлопают по плечу или по спине и всем говорят непонятную русскую мантру: «Derzhis, bratan!»
Они рассказывают друг другу свои непонятные анекдоты и громко хохочут, они устраивают розыгрыши, причем особенно достается от них американцам, немцам и полякам.
Наполнить запечатанную пивную банку мочой вместо пива с помощью шприца, аккуратно заклеив дырочку крохотным кусочком мимикрирующего скотча, – любимое русское развлечение. Потом русские подсовывают банку кому-нибудь и с каменными лицами сидят поодаль…
Дерутся они всегда охотно, причем не признают честных мужских поединков один на один. Нападая всем скопом, русские лишают свою жертву возможности покарать шутников.
Еще одна национальная русская шутка – velosiped – ночью вставить кому-нибудь между пальцев ног вату или бумажки и поджечь. Особенно часто они делают это с американцами. Амеров у нас пятеро – две женщины, афроамериканец Большой Том и еще двое, братья Палмеры, Эбб и Френки.
Американцы, проснувшись и увидев огонь между пальцев, начинают кричать «Пожар!» и бегать по казарме. Они очень боятся огня. А русские радостно бегают вместе с ними и кричат с диким славянским акцентом: «Янки, гоу хоум!»
Большой Том, громила двух с лишним метров роста, однажды хотел положить конец этому безобразию и вызвал на спарринг всех русских сразу. Но те сказали хором странную фразу: «Da che my, duraki, chto li?», и Большому Тому осталось лишь недоуменно пожимать плечами…
Русских, к счастью, у нас всего трое. Если бы их было больше, я написал бы рапорт о переводе меня в другой взвод.
Старшего русского зовут непроизносимым русским именем «Vladimir». Фамилия его «Kozlov», но что она означает, я не знаю. Однако если кто-то из славян или даже русских называет Vladimir’а сокращенно от фамилии, он всегда бьет первым, а левый снизу у него очень сильный. Наш признанный авторитет в боевых искусствах Большой Том говорит, что «Vladimir» может «задрать противнику нижнюю челюсть до бровей». Клички у него нет, русские зовут его Vovan, а остальные – Volodia. Недавно узнал, что главного русского коммуниста Ленина тоже звали Vladimir.
Второго русского зовут Renat Habybullin. Вот его все называют сокращенно от фамилии – Haby, но он не обижается.
Третий русский имеет вполне европейское имя Виктор и странную фамилию, которую мне произнести еще труднее, чем имя Vladimir’а или фамилию Renat’а, – Podoprihatky. Он носит кличку Stolb (я узнавал, это слово означает «опора контактной электросети») и отличается благодушием.
Vladimir невысокого роста, коренастый, жилистый, волосы русые. Он носит усы. Однажды я ему сказал, что если бы он отпустил их вниз по сторонам рта, то стал бы похож на настоящего русского kazaka. Vladimir неприятно улыбнулся и послал меня к матери какого-то серба по имени Eban.
Мне Vladimir не нравится. У него колючие глаза, тонкие губы и совершенно нет чувств. Он циничен и ведет себя жестко, часто хамит. Но в тройке русских он – заводила и лидер.
