— Двустволки, — пробурчал Гус. — Хлам.
Всю дорогу молчали.
Деревня-свалка мало отличалась от других, а видел их Артур великое множество. Машин здесь было немного, в основном легковые, поэтому ресурс экономили: ставили корпуса на бок и приматывали друг к дружке, из-за чего издали ограждение напоминало металлические щиты. Дозорной башни не было.
Гус постучал в ворота, сделанные из распиленного кузова грузовика.
— Кто? — гаркнули из-за ворот.
— Золотуха, открывай, это Гус-охотник!
— А-а-а… — Голос привратника смягчился. — С чем пожаловал?
— Ружья на «глаза» поменять хочу, — прокричал Гус и шепнул Артуру: — «Хауду» достань. — Сам он вынул пистолет-пулемет.
Заскрежетали ворота, и Артур, воровато оглядываясь, вошел внутрь. Золотуха — высоченный, совершенно седой мужик, сказал Гусу:
— Ты тут постой, а я сейчас, — и засеменил к домам, сооруженным из кузовов.
Таких жилищ Артур насчитал пятнадцать. Возможно, людей в поселении было больше, и жили по двое-трое. Дома полукругом располагались вокруг небольшого озерца, на поверхности которого надувались пузыри.
— Васид! — заорал Золотуха. — Васи-и-ид!
— Да тута я, чого орешь? — откликнулись из ближайшего фургона. Потягиваясь, вылез чернявый, выбритый до синевы мужичонка, с пренебрежением глянул на Гуса, пожевал губу и снизошел: — Товар показывай.
Артур положил на землю тряпку, развернул и отступил на шаг, сделав свирепую морду. Повозившись с ружьями, Васид сказал:
— Больше двух ведер не дам.
— Четыре, — вступил в торг Гус.
— Да зачем тебе столько? Все равно помирать скоро. Два. Всё, последнее слово.
— С такой жадностью тебя точно пристрелят. — Гус вздохнул и принялся заворачивать ружья.
— Два с половиной…
Гус взвалил ружья на плечо, повернулся к воротам, и Васид сдался:
— Ладно, три. По рукам?
— Товар покажи, — заинтересовался Гус.
— Машка! — крикнул Васид. — Машка-а-а! Три ведерка «глаз» тащи сюда.
Тощее замученное существо в обносках, кряхтя, приволокло небольшой тазик, потом еще два ведра. Васид стоял подбоченясь и не думал ей помогать. «Глазами» здесь называли красноватые ягоды с точкой посередине. Попробовав, Гус кивнул, расстелил тряпку, в которой лежали ружья, высыпал «глаза» и связал ее в объемистый узел.
— Ты никак облаву пережить собрался, — усмехнулся Васид, проверяя ружья. Прицелился, выстрелил в ворота, крякнул.
Артур взвалил узел на спину и направился за Гусом.
— Тебе в этой штуке башку не напекает? — не выдержал Артур.
— Наоборот, надо и тебе такую сделать.
— Вот уж спасибо.
Вопреки ожиданиям Артура, направились не на запад, а к свалке у ворот.
— Пусть думают, что я там обитаю, — пояснил Гус. — Здесь только дней тридцать так много людей, они не успевают ничего толком разнюхать.
Возле квадратной, будто специально обтесанной глыбы в два человеческих роста таки свернули на запад.
— Люди! — запищали сверху.
Дернувшись, Артур бросил узел с «глазами» и выхватил «хауду». На камне, накрывшись курткой, сидела женщина.
— Помохите, — прохрипела она. — Я тута изжарюся!
Гус обошел вокруг глыбы, потер ручки.
— Слезай!
— Не моху-у…
— Как ты туда залезла?
— Не снаю, ночью волки захнали, а обратно боюся…
— Не бойся, мы добрые. — Гус нареза́л круги, разглядывая камень.
— Я разбиться боюся!
— Вот же горе! Откуда ты такая взялась на мою голову? Прыгай, мы тебя поймаем! Артур, сможешь?
Как Гус засуетился! А ведь с первого взгляда и не заподозришь в нем спасителя беспомощных. Сначала Артур хотел кивнуть, думал, что она худая, как и все местные, но когда женщина подобралась к краю, заметил, что она довольно-таки плотная, и грудь у нее здоровенная, будто налитая. Гус аж облизнулся.
— На живот ложись, — посоветовал Артур, — ноги опускай, за них мы тебя и поймаем.
— Мамочки! — донеслось сверху, женщина завозилась.
Показались резные сапожки, потом — аппетитный зад, обтянутый кожаными штанами. Артур метнулся к камню, поставил ее ноги себе на плечи.
— Мамочки-и-и! — Она повисла на руках.
Артур схватил ее за ноги и скомандовал:
— Руки отпускай!
С диким визгом женщина отдалась на милость Артура. Даже очутившись на земле, она продолжала повизгивать. И только сейчас Артур понял, что эта дурища вряд ли старше его. Темно-русые волосы блестят, еще не успели запачкаться, на вздернутом носу под слоем пыли — веснушки, глаза голубые, веселые. Гус по-прежнему нареза́л вокруг нее круги — рассматривал. Наконец удовлетворенно кивнул и проворковал:
— Ну что, де́вица-красавица, поживешь с нами?
— Да! — с радостью кивнула она и просияла. — Вы хорошие, а на свалке все та-а-акие страшные! Страшней волков! А попить у вас есть? Я ж всю ночь просидела, и утро, и вот… думала, изжарюся.
— Тут ручей близко, — сказал Артур.
— Считай, девица, тебе повезло. — С важным видом Гус обнял ее за плечи, поглядывая на колыхающуюся под рубахой грудь. — Как же ты, красавица, сюда попала?
— Муж отдал. — Она погрустнела.
— Вот дурак! Такую женщину!
— Он старый был, я ему изменила, вот он и…
— Нам все равно, правда ведь? — Гус подмигнул Артуру. — Будешь моей первой женой.
— Твоей?! — Девушка с надеждой посмотрела на Артура.
— А что? — обиделся Гус. — Я опытный, несмотря на то что умный. Зовут меня Гус-охотник, а тебя как кличут?
— Вита.
— Сейчас, Виточка, спустимся в овраг, и ты напьешься. А потом мы тебя покормим, ты ведь голодная, да?
Возле обрыва Вита ойкнула, сложила руки на груди, сглотнула. Ползти по скалам она наотрез отказалась — пришлось обходить. И откуда она взялась такая беспомощная? Артур думал, что те, кто не может за себя постоять, в Пустоши не выживают.
Утолив жажду, девушка стала произносить слова отчетливее и затрещала с удвоенной силой. Оказывается, семья ее жила недалеко от Омеги и поставляла в замок еду. Тогда понятно, почему Вита неженка: никто не набегает, отбиваться не приходится. За последние несколько сезонов из неприступной крепости Омега превратилась в подобие старинного города, Артур в книжке читал, как раньше жили. В близлежащих деревнях того, кто вел себя не по правилам, наказывали, ссылая, очевидно, сюда, на Полигон.
На миг он задумался, что будет, если окрепнут омеговцы, подомнут всю Пустошь, установят свои порядки. Плати им, и никто не нападет, не сожжет твою ферму, не продаст сестер в рабство. Вроде бы замечательно, но почему-то мысль не радовала.
