Видимо, экзекуции проводились лишь в определенные часы и далеко не каждый день. Аламезу посчастливилось зайти на площадь в перерыве между работой палачей, поэтому и любознательных зевак вокруг эшафотов толпилось немного, что дало моррону возможность как следует рассмотреть деяния рук человеческих во имя торжества правопорядка и справедливости.
Среди всевозможных приспособлений для умерщвления или уродования человеческих тел, как ни странно, было всего лишь три виселицы, да и то на них не казнили, а вывешивали на всеобщее обозрение результаты тяжких трудов палачей: гроздья отрубленных рук и прочих конечностей (излюбленное лакомство вечно кружащего над площадью воронья), а также и целые тела, обезображенные погружением в едкий раствор или заливкой внутрь расплавленного свинца. Традиционная плаха с воткнутым в нее топором виднелась всего лишь одна, но зато вокруг нее находилось множество изощренных механизмов и приспособлений для предсмертного истязания жертв. Даже из чистого любопытства Дарку не хотелось знать, куда эти шомпола, стержни, шипы впиваются и что каждый из страшных тисков растягивает или отрывает.
Жестокость, с которой альмирское правосудие казнило преступников, бесспорно, была ненужной и чрезмерной, рассчитанной лишь на подтверждение силы королевской власти и устрашение тех, кто попытается в будущем ее оспорить. Как бывший офицер, которому не раз доводилось лично допрашивать пленных, Дарк знал множество не столь картинных и изощренных способов развязать языки. Нет, здесь на площади судейские чины и их подручные в окровавленных передниках не вершили правосудие, а лишь упивались собственной властью, получая болезненное наслаждение от мук тех, кто имел глупость угодить им в руки. А священники, вершители не земного, а наивысшего, небесного правосудия, лишь потакали жестоким игрищам изуверов. Ведь последнее, что представало глазам каждого мученика, всходящего на эшафот, были не только ревущая в нетерпеливом ожидании кровавого зрелища толпа и леденящие кровь при одном лишь взгляде на них инструменты предстоящих пыток, но и красивые купола величественного храма Святого Индория. Ведь именно с эшафотов, расположенных вплотную к набережной, открывался наилучший вид на реку и на находившийся по другую сторону канала Остров Веры.
Трудно сказать, что расстроило моррона более: наглядное доказательство того, насколько груба и кровава длань филанийского правосудия, или осознание собственной ошибки, приведшей к ощущению горечи от обманутых ожиданий, связанных с посещением окрестностей тюрьмы. В иных городах, в которых он ранее бывал и о которых помнил, и городские узилища, и площади перед ними выглядели совершенно по-иному. Память что-то напутала, подсказав безоговорочно верившему ей моррону, что перед высоким забором (которого здесь вовсе не было) мест для содержания злодеев можно встретить подельников и дружков пойманных преступников, которые или пытаются передать весточку, или спланировать побег. Именно воров и разбойников Дарк ожидал здесь повстречать, именно с ними он хотел немного сблизиться, чтобы понять, что происходит в Альмире по ночам. Но, к сожалению, увидеть на площади перед тюрьмой можно было лишь палачей, всевозможных чинуш да скучающих ротозеев. По всей вероятности, как раз лиходеи избегали этого места, считая посещение его, как правильно выразился хозяин «Хромого капрала», очень дурной приметой.
Задумка не удалась, время было без толку потеряно, однако Аламез не отчаивался. Во-первых, он надеялся, что еще предстоящая ему прогулка возле церкви окажется более плодотворной и менее тошнотворной; а во-вторых, относился к увиденным мерзостям всего лишь как к небольшому экскурсу, хоть и изрядно подпортившему аппетит и настроение, но зато поспособствовавшему ему лучше понять образ жизни обитателей филанийской столицы.
Немного постояв на краю набережной и полюбовавшись на восхитительную панораму пока еще недосягаемого, но весьма желанного Острова Веры, Дарк уже собирался отправиться дальше на юг квартала, где должна была находиться единственная на весь огромный Старый город церковь. Но тут произошло непредвиденное. Моррон почувствовал на себе чей-то пристальный, как будто ощупывающий его с ног до головы и даже пытающийся проникнуть под складки одежды взгляд.
Неприятное ощущение возникло внезапно и не уходило. Дарк не понимал, что это было: проснувшаяся интуиция, игра иррациональных страхов, вызванных вынужденным созерцанием чудовищных картин, или неожиданно открывшийся дар предвидения? В принципе сама природа охватившей его тревоги была не столь важна, как ее источник; как враг, до поры до времени притаившийся за спиной и следивший за его действиями. Впрочем, Аламез не исключал, что никакого недруга вовсе и нет, а просто разыгравшееся воображение преподнесло ему неприятный сюрприз.
Осторожно, чтобы не вспугнуть таинственного соглядатая, если он, конечно, имелся, Дарк повернулся спиной к реке и, опершись локтями на высокий бортик ограждения, стал осматривать площадь, всем своим видом показывая, что он просто прогуливается и не подозревает об устроенной за ним слежке.
Сперва моррон внимательно рассмотрел каждого из небольшой группки оборванцев-зевак, уже с четверть часа толкущихся возле виселицы, затем окинул беглым взором вход в так называемую тюрьму и закончил осмотр изучением лотков небольшого рынка на противоположной стороне площади, где торговля хоть и шла, но не особенно бойко. Проходившие через площадь люди, как, впрочем, и проезжающие по ней повозки не удостоились пристального внимания моррона, поскольку вести наблюдение в движении за стоящим на одном месте объектом, то бишь за ним, чрезвычайно неудобно. С одной стороны, все вроде бы было в порядке. Каждый из находившихся поблизости людей занимался своим делом и обращал на его персону куда меньше внимания, чем, скажем, на огромных крыс, иногда выглядывавших из гниющей кучи и смотревших на находившуюся рядом, но, увы, недоступную добычу своими мерзкими, красными глазками. Однако тревожное чувство не покидало моррона, слежка за ним все еще продолжалась.
Наконец-то Дарка осенило, в чем именно крылся его просчет и почему осмотр площади не увенчался успехом. Стоило лишь моррону пораскинуть мозгами, кто за ним мог следить, как ответ мгновенно нашелся. Дарк даже едва удержался, чтобы громко не рассмеяться и не стукнуть себя, глупца, ладонью по голове. Такая бурная реакция могла бы насторожить соглядатая, и поэтому вовремя взявший себя в руки Аламез ограничился лишь широкой улыбкой, благо что наблюдатель, по его предположению, находился довольно далеко и не мог разглядеть выражение лица объекта.
