прядью, обнаружился круглый шрам. Их взгляды встретились. В её, больше не было ни капли чувственности и сострадания.
Пальцы отпустили металл, взявшись за обрывок консервной банки. Взмах, отскок, капли крови, стекающие по рассечённому подбородку. Медленно поднявшись, не разрывая зрительного контакта, но глядя будто насквозь, Риса расстегнула куртку и, взяв цилиндрическую гранату, выдернула кольцо. По-прежнему пронзавший насквозь, взгляд указала на толпу, собравшуюся перед дверями.
– Риса. Нет. – скованный ужасом, он попытался встать между ними, пока рука двигалась к кобуре.
Улыбка безумного торжества померкла, сменившись печалью и отчаянной решимостью, а затем снова угрожающей яростью. Съёжившись, она окончательно поникла, будто безвозвратно потеряв что-то ценное. Опустошённая, опустив руку, Риса уверенным движением вставила кольцо и, вернув гранату на место, распрямилась, разведя плечи в стороны. Будто впервые заметив присутствие спутника, она кивнула на дверь и, не дожидаясь реакции, неспешно направившись к проникающему через щель свету.
Не остановившись, его рука попыталась взяться за рукоять пистолет, и если бы тот оказалась на месте, без сомнений извлекла и направила оружие на спину удаляющейся девушки. Схватив воздух, пальцы неуклюже стукнулись о край пустой кобуры, отскочили, и сжались в кулак. Рассел не был уверен, выстрелил бы или лишь пригрозил, но в любом случае, если бы направил оружие на товарища, их совместный путь был бы окончен.
***
Гомон множества неразборчивых голосов позади, слепящий свет, шум ветра, запах реки. Глубоко и ровно дыша, Риса боролось с приступом злости, за собственную слабость и потерю контроля. В памяти возник голос отца.
– Всех не спасти. Одного, может двух, но не больше.
Она знала это по собственному опыту. Дни голода, долгой дороги, поисков места, где можно начать новую жизнь или хотя бы переждать непогоду. Отец совершал туже ошибку, пытаясь жить по старым правилам, в то время как мир уже перешёл на новые.
Годы назад.
Путь от одного населённого пункта к другому, поиски того что осталось в полузатопленных погребах, в сорванных с петель шкафах, на зарастающих полях. Замирая, при любом постороннем звуке, шурша словно мыши, двигаясь на небольшом отдалении от дорог. С трудом неся на плечах, не только необходимое в быту, но и вещи, принадлежавшие покойной сестре и матери.
Расколов ножом кусок твёрдого мяса, Сайлас протянул его дочери, другой, чуть больший, передал сыну. Разлив вскипевшую воду, каждый добавил в неё по горсти разных семян, выделяемых в качестве пайка, для всех рабочих. Поёжившись, она повернулась к костру озябшим боком.
– Будем в месте, как ни-будь протянем. – обнадёживающе высказался мужчина с широким лицом, и густыми бровями.
Взвесив в руке суму с оставшимся зерном, мужчина в кепке с вышитым мотоциклом, покачал головой.
– Если за последние месяцы этот мешок не уменьшился, значит давать стали меньше.
– Ты же слышал что говорят. – возразила девушка в платке. – Дела пошли плохо. Возможно, нас и вовсе уволят.
– Не раньше чем закончатся заводы, которые мы должны погрузить на машины этих ублюдков. – огрызнулся старик, курящий в стороне от костра, с головой закутавшись в старый ковёр.
– Жене становится хуже. – сообщил молодой мужчина с грустными глазами. – Не знаю, сможет ли она завтра продержаться всю смену. Придётся просить прибавки, иначе не протянуть. – покачав головой в такт печальных мыслей. – Или так, или помирать. Хотя бы попробую.
Подняв на отца полный грусти взгляд, Риса взглянула на мешок с зерном соседа. Отец отрицательно качнул головой.
– Мы так не поступаем. – еле слышно. – Тогда чем мы лучше оккупантов? Нужно держаться за наши ориентиры. Кроме них, нам нечего не остаётся.
Ночь сменил день. С трудом выбравшись из уже пустой палатки, Риса поёжилась. Ночь не была тёплой, как небыли и предыдущие. Солнце вставало всё позже, и грело всё слабей. Разбив тонкий слой льда, она умылась из бочки и оглядев лагерь, привычно не нашла мужчин. По ту сторону дороги, уже полным ходом кипела работа. Грабить многолетние сбережения, был тот ещё труд. Под тщательным присмотром, демонтируя всё, что демонтировалось и, ломая оставшееся, работники добивали вторую конвейерную линию.
Короткие сборы, согретая на углях кружка горячей воды, вдох из давно пустой коробки, ещё пахнущей овсяными печеньем, три обжигающих глотка и в путь. Её работа была проста. Собирать все бумаги, чертежи и записи, относить в главное здание, а затем бросать в крошечный бассейн заводской душевой. Под вечер, когда бумаги набиралось выше бортиков, следовало облить всё бензином и поджечь. Чёрная от гари и копоти, по пояс заполненная пеплом от предыдущих дней, облезлая и обсыпающаяся, комната пугала. Но раз за разом, ей приходилось подходить к самому краю, чтобы забросить бумаги в дальний угол. Время от времени являлся надзиратель, несколько раз бил и лапал, обвиняя в нерасторопности, плохом качестве сжигания, и общей никчёмности. Из мести, вычленяя немногочисленные ценные наработки, из журналов учёта, расписаний, внутренних инструкций и бухгалтерских счетов, коих за десятилетия работы накопились целые тонны, девочка прятала их в укромный сейф, обнаруженный ещё в первые дни. Риса не знала, кто и как может ими воспользоваться, но это было и не важно. Главное, чтобы во вред врагу.
Грохот падающих стен, рёв двигателей убывающих и прибывающих грузовиков, поторапливающие окрики, хищная насмешка надсмотрщика. День, прошёл как и другие. Упав на склон из бумаги, очередная кипа, спровоцировала обвал. Обеспокоенная тем, что бумага не разрыхлена в соответствии с указаниями, она принялась приводить всё в порядок, когда внутрь ввалилось троица.
Держа под руки замотанное в тряпьё тело, они размахнулись и забросили его поверх тщательно сооружённой горы. Увидев свидетельницу, солдаты отшатнулись, а затем, переглянувшись, двинулись вперёд. Окликнув их на чужом языке, личный надсмотрщик, с улыбкой что-то сказал, а затем, подойдя, приобнял подростка. Чужие руки забегали по её телу. Скривившись в отвращении, бойцы оттолкнули сослуживца в сторону и, сплюнув под ноги, вышли.
– Я за тебя поручился. Ты мне должна. – на ломаном языке. – Расскажешь кому, и убью твоего отец. А брат, пытать долго. Так что, тсссс. – приложив палец к её губам, и подмигнув, провёл по ним.
Окрик из коридора, заставил его скривиться. Ответив на своём языке, бросив последний хищный взгляд, он вышел из комнаты.
Вечером, она промолчала. Не потому что боялась угроз. Но потому, что все и так знали.
– Суки, гады, падлы! – орал убитый горем вдовец, разнося пустую палатку. – Есть у кого пистолет?! Дайте мне оружие и я, я… – вырвав из пня колун, он направился в сторону лагеря.
– Куда!? – его схватили. – Хочешь, чтобы и нас? А ну сядь…
Началась потасовка. На сторону смутьяна
