И ведь ничего в голову не приходит. Разве что крутится в голове, как заяц-русак следы путает. Мастер, ничего не скажешь. На пути от кормежки к своей лежке он делает петли, пересекая свой след, «вздвойки», проходя по своему старому следу двадцать – тридцать метров в обратном направлении, и «сметки» – большие скачки в сторону. Но на джипе в сторону не прыгнешь, а на петлях – горючее-то не казенное. Получится, что на каждую поездку, считай, втрое больше придется топлива жечь. А это никак не радует. Топлива-то не цистерна. Да и УАЗ жратиньки любит, особенно по снегу и бездорожью. Впрочем, тупо стоять и таращиться в четко промятые колесами следы тоже неумно.
Решив, что все же стоит покрутиться по лесу, а не переть как по нитке, Виктор взял сильно в сторону и через несколько километров расстроился еще больше. Сквозь редколесье на опушке четко виднелись какие-то яркие пятна, и не надо быть семи пядей во лбу, чтоб понять: там впереди за деревьями минимум от трех до пяти легковых машин. Вон ярко-красная. Синяя рядом. Между ними не то сугроб, не то приземистая серая. И сразу две черные. Влип, черт все это дери. А все эта зараза Ирка с ее газгеном. Оглянувшись на подругу, Витя остыл. Она сидела, собравшись в комок, словно большая кошка, зло сощурив глаза и держа наготове свою помповушку. И правой рукой держалась за дверцу, готовая выскочить из машины по первому знаку.
Утихомирив себя тем, что глупо искать виноватых, особенно когда виноват только сам, и уж если встретились, то встретились, Виктор выпрыгнул из машины, прихватив с собой ключи, выдернул ручной пулемет с заднего сиденья и, почувствовав себя гораздо увереннее с мощным боевым железом в руках, пошел к опушке. Не расслышать шум УАЗа тихим утром мог только глухой, надеяться же на то, что тут оказалось отделение общества глухонемых в полном составе, было глупо. Махнув Ирке, чтоб шла уступом, Виктор, не особо скрываясь, вышел на полянку и встал столбом. Выскочившая следом за ним Ирка тоже остановилась, открыв рот.
На просторной полянке стояло несколько легковушек. На притоптанном, густо заляпанном кровищей насте валялись какие-то вещички, бумажонки. Обертки, пустые бутылки, еще какой-то мусор. Пустые консервные банки. Следы кострищ с рогульками. Машины стояли расхристанными, видно было, что их разграбили полностью – даже сиденья выдраны, пустые багажники, открытые горловины бензобаков… И ни единого человека рядом. Ни живого, ни мертвого, что особенно удивило. Крови было налито слишком много, должны были быть зомби, не выживают с такой кровопотерей.
Отдав Ирке ДП и пристроив ее более-менее удачно, Виктор с помповушкой в руках быстро пробежался вокруг, порыскал по полянке, дал небольшой круг по лесу. Так, костры жгли – три штуки. Несколько дней. Варили еду. Отпечатки на снегу не то чайника, не то кастрюли. Ага, здесь стояли палатки. И тут тоже. И здесь не меньше двух штук. Люди ставили неопытные – нет подстилки из хвои. Или, может быть, просто упакованные? Да нет, машинки весьма средненькие, не из навороченных. Еще две палатки с краю. Консервы, судя по банкам, чушь какая-то – рыбные из тунца и тушенка из никудышных, где одна соя с жижей. Резаные шампиньоны. Кукуруза сладкая и томаты маринованные. Нет, все-таки люди неопытные. Так, что тут? Ага, следы в сторону от опушки. Размашистые не то шаги, не то прыжки. Отпечатки только носков обуви, без каблука, значит, рванул кто-то стремглав, на цыпочках. И кровища в конце следа. Вроде как волосы и комочки мозга в сгустевшей кровище? Да, точно, они самые. Волосы короткие, сантиметра два, не больше, русые. И обратный след – за ноги тащили на опушку. А кто тащил? Хорошие следы, прочно как оттиснутые. То ли бабы, то ли мужики невысокие – размер сапог-то максимум на рост сто шестьдесят – сто семьдесят сантиметров. А обувка хорошая, по подошве судя. Не из дешевых. Еще следы от опушки, но тут, видно, повалили и боролись. И крови нет. След-то точно женский. От каблуков остались длинные четкие, прорытые до земли борозды. А вот детские следы, но опять же кровь. И полосатая маленькая варежка чуть в сторонке.
Осмотрел машины. Пулевых пробоин нет, а вот картечные есть. Охотничье оружие тут применяли. Сколько стволов – не понять. Гильз ни одной нет. Получается, одни нищеброды сюда прикатили и разбили лагерь, а потом приехали другие нищеброды, по их следу скорее всего… И что? Черт его знает, что…
Есть о чем задуматься…
М-да. Сколько отличных людей погибло, а Фетюк живой. И в Кронштадте уже. Впрочем, его, судя по бронику, отсюда и послали в концлагерь с писарями. И если выживет дальше, будет распинаться о том, какие вокруг были идиоты и как он всех учил и спасал. Еще и ранение получил в ходе выполнения задания. Очередной ветеран колчаковских фронтов.
У меня такой же боец был в отделении, что ни поручи – все завалит с треском, с каким иной кто и нарочно бы провалить не смог, даже за большие деньги. Вот выставили его на перекресток на крупных маневрах, а он там так уснул, что проверяющий из штаба корпуса сначала забрал у него автомат, а на обратном пути – и рацию. Но апломба было море. На всех смотрел как на червей. Потом автобус разбил прямо в парке. Снял его с передачи, когда агрегат стоял на эстакаде. Тормоза ручного, ессно, не было. Зачем снял – объяснить не мог. Сам даже не водитель был. Ну точно Фетюк! И главное – апломб!
Был такой же знаток всего на свете в соседней группе. Уже в мединституте. Очень заносчивый. Если его кто спрашивал о чем-нибудь, то он делал великое одолжение, снисходя до ответа, отвечая важно и мудрено. Меня как раз должны были спросить по биохимии, причем надо было разобрать весьма сложную реакцию, в результате которой организм человека производил заветные молекулы АТФ. Вот я знатока и попросил помочь. Он долго величался, в итоге сообщил, что в результате сложной реакции получится восемь молекул АТФ. Ну меня и вызвали. Я такой весь из себя гордо выхожу, поизображал мордой лица задумчивость, дескать, в уме посчитал, ага… Говорю:
– Восемь молекул АТФ.
Дальше было пятнадцать минут позора, гоняла меня преподавательница как вшивого по бане. Молекул в результате оказалось тридцать девять! Даже не четно и не кратно!
Подхожу к знатоку после занятия, спрашиваю:
– Илюша, а сколько в магазине автомата Калашникова патронов помещается?
Он опять щеки надувать, но я его таки заставил дать ответ. Оказалось – двадцать четыре патрона, ага. Прояснил я для себя уровень знаний этого всезнающего «эрудита»…
Возвращаюсь в палату к Николаичу.
Коротенько рассказываю ситуацию. Намекаю на будущее задание. «Старшой» хмыкает. Видно, что уже в курсе.
