Над головой раздался голос Нинеи:
— На! Узнаешь?
На стол перед Мишкой легла красная шелковая ленточка.
«Ох, мать твою…»
— Узнаешь?
— Узнаю… В Туров ехать? Но откуда? Баба Нинея, откуда…
— Никуда ехать не надо. Это — не зов, это — знак. Теперь веришь мне?
Нинея нависала над сидящим Мишкой, словно собиралась, в случае отрицательного ответа, прихлопнуть его, как муху.
— Я тебе и раньше верил… всегда. Дело же не в недоверии, мне понять надо!
— Ну, так понимай: то, что я прошу тебя сделать, нужно княгине Ольге Туровской. Этого тебе хватит?
Мишка чуть не ляпнул «да».
«Тпру, стоять, сэр Майкл! Бабка пытается использовать эффект неожиданности, чтобы не открывать карты до конца. Кто же ей ленточку-то привез? Чудны дела твои, Господи, но и мы многогрешные тоже кое-что видали!»
— Это — Мишка кивнул на ленточку — знак или приказ?
— А не все равно?
— Нет. Если знак, то тогда это только ответ на вопрос «кто?» Но не на вопрос «зачем?» А если приказ, то вопрос «зачем?» я задавать не имею права. Приказы выполняются, а не обсуждаются.
— Ну и выполняй.
— Не буду!
«Блин, доведу бабку до гипертонического криза, надо срочно объяснять свое поведение».
— Баба Нинея, ты сядь… Кваску испей… Или, может, пивка?
— Изгаляешься, паршивец? А ну, пошел вон! Чтобы глаза мои тебя больше не видели! И щенков своих забирай! Чтобы духу вашего…
«Эх! Пропадай моя телега, все четыре колеса!»
— Молчать, баба!!!
Мишка грохнул по столу кулаком, специально попав так, чтобы зацепить по краю ковш с пивом. Ковш полетел кувырком, пиво плеснуло на Нинею, та ошарашено отшатнулась. Давно, видимо, с ней так никто не обращался, а может быть, и вообще никогда. Мишка ковал железо, пока горячо.
— Забыла, что у воинов тоже есть то, что для бабьего ума непостижимо? Или не знала никогда?
— Да я тебя…
«Сейчас долбанет… Ну уж нет…»
Мишка широко, изо всей силы махнул рукой над самой столешницей. Посуда и еда полетели в Нинею, та непроизвольно закрылась руками, давая Мишке драгоценные мгновения. Мишка толкнул старуху на лавку, схватил за руку и, чувствуя, как поднимается внутри лисовиновское бешенство, зашипел, глядя Нинее прямо в глаза:
— Покорности приказам есть предел!!! Мой прадед сотника зарезал за дурной приказ!!! Я Лисовин!!! Можешь меня убить, но куклой…
— А-а-а!!!
Тельце Красавы с разбегу врезалось Мишке в бок, запястье резанула боль — на руке, вцепившись в нее зубами, повис Глеб. Мишка покачнулся, попытался отмахнуться от детишек и… перед глазами все поплыло, Мишка понял, что падает.
«Достала, все-таки, ведьма…»
* * *
Льющаяся на лицо холодная вода попала в нос, Мишка закашлялся, попытался отмахнуться рукой, не вышло, пришлось отвернуть голову, вода полилась в ухо.
— Хватит, Красава! Очнулся он. Вставай, Аника-воин, вставай, кончилась война.
Мишка разлепил глаза, прислушался к ощущениям — вроде бы все в норме. Сел, попытался отереть лицо рукавом, но тот оказался мокрым.
— Красава, дай ему чем утереться.
Нинея сидела за столом, и вид у нее был довольный до чрезвычайности.
«Ни хрена не понимаю, блин. Она же меня должна была…»
— Вставай, Мишаня, вставай, все хорошо, не бойся.
— А я и не боюсь. — Мишка завозил по лицу поданным Красавой полотенцем. — Сразу не убила, теперь бояться нечего.
— Ну вот и ладно, вставай.
Мишка поднялся, снова прислушался к самочувствию — никаких неприятных ощущений, кроме мокрой рубахи. Огляделся. В горнице прибрано, ни опрокинутой посуды, ни разбросанной еды.
«Долго я в отключке валялся, успели прибраться. Что же, все-таки произошло?»
— Что это было, баба Нинея?
— То, что и должно было быть. Прав Корзень, толк из тебя будет… Лисовин.
— Так ты что, дурила меня?
— Проверяла. — Нинея снова стала доброй, улыбчивой бабушкой. — Обижаешься?
— На вас с дедом обидишься… Вы ведь сговорились? Ну, баба Нинея, сговорились же?
— Догадливый…
— Значит, от моего решения ничего не зависело?
— Наоборот — все зависело. И не только от самого решения, но и от того, как ты его примешь.
— Так я его не принял…
— Правильно, если уж я тебя не смогла уломать, значит и никто тебя с толку не собьет.
«Врешь, бабка, это ты сейчас все проверкой выставляешь, а был момент, когда ты контроль над ситуацией потеряла. И в то, что, что я натурально на псих сорвался, ты поверила. Так что, не всемогущи вы, баронесса, не всемогущи».
— Ну, так как? Примешь теперь учеников?
— Нет.
— Неужто против деда пойдешь?
— Ну почему же? Он — сотник, прикажет, я выполню. Но это будет его решение, а не мое. Сотнику виднее, он знает то, чего я не знаю.
«Спектакль, блин. Давненько вы, сэр, в театре не были. Сейчас, по законам жанра, откроется дверь и войдет лорд Корней. „Молодец, внучек! Мы тебя испытывали, и ты испытание выдержал!“ „Яволь, герр штурмбанфюрер! Рад стараться! Если еще где дебош с битьем посуды устроить или, скажем, старухе морду набить — со всем нашим удовольствием!“
Не-а, не входит сотник. А что, собственно, изменилось? Ну сказала Нинея, что дед в курсе, а я так сразу и поверил? После всего, что она тут мне изобразила? А ху-ху не хо-хо?»
— Нет, Мишаня, на деда не ссылайся, ты решение сам принять должен, потому, что такие дела из-под палки не делаются.
— Тогда убеди, докажи, что я не прав, только ребятишек сначала успокой, напугались, поди.
— За ребятишек не беспокойся, ты Красаве сначала рассказал, как люди срываются, потом сам же и показал, как это бывает, а я ее как раз и поучила, как такого сорвавшегося угомонить.
«Есть контакт! Не уловила старуха фальши, блистать вам, сэр, на подмостках столичных театров!»
Мишка даже слегка поерзал на лавке, чтобы не выдать своей радости.
— А убеждать тебя почти и не надо, — продолжала, между тем, волхва — ты сам уже готов ко всему. Помнишь наш разговор о власти, о Державе, о том, что Рюриковичи землю на части рвут? Порадовал ты меня тогда, все верно говорил, только об одном забыл.
— О чем же?
— О человеке — о властителе. Таком, которого земля примет, за которого народ подняться захочет. А человек такой есть, ты его даже видел однажды.
«Ну, прямо, как в стихах: „Я Ленина видел!“ Только вот не припомню, что-то».
— Это кто ж такой, баба Нинея?
