Алексей Фомичев - След отражения

Следовало только скрыть от Хрункеля этот факт и задобрить своих гавриков, чтобы держали языки за зубами. Вот Сенька и соображал, не обращая внимания на крики и плач, висевший в воздухе. Не впервой…

Бронетранспортер он заметил только после того, как его окликнул помощник Коля Хват. Машина незнакомой модели вырулила из-за крайнего дома и встала на дороге, перегородив толпе путь. Сенька разглядел на бортах кресты и пулемет на турели.

Из машины не спеша вышли четверо немцев в форме гестапо.

«Мать моя! Явились! Неужели решил здесь провести фильтрацию?» Сеньку прошиб холодный пот. Слишком уж страшно выглядели гестаповцы. И где таких откопали? Огромные, широкие, лица как на подбор мрачные. Больше подходящие громилам, чем офицерам гестапо.

Немцы подошли ближе, с интересом разглядывая полицаев и жителей. Те, кстати, тоже притихли. Испугались. Да и как таких не пугаться. Головорезы.

Почувствовали себя не уютно и остальные полицаи. О гестапо ходило слишком много слухов, чтобы сохранят спокойствие поблизости от них.

— Was mashen sie hier? — спросил старший — высокий, коротко стриженный брюнет. Он небрежно цедил слова, словно делал одолжение.

Сенька почувствовал, как потек холодок между лопатками и как враз пересох язык. По-немецки он знал несколько слов: хайль Гитлер, Сталин капут, яволь, найн, я. Его подручные — и того меньше. И что говорить, не знал.

— Каспадин штурмбанфюрер спрашивайт, — на ломаном русском перевел стоящий справа от начальника гестаповец. — Что ви делать?

— А-а… — Сенька едва выговаривал слова. — Мы это… по приказу коменданта проводим отбор из местного населения для отправки в Германию. Арбайтен.

Сенька на пределе возможного вспомнил еще одно слово и покрылся испариной. Черт побери, этих гестаповцев! Заставляют трепетать его — вора!

— O! Ich ferstee…[13] — дернул краем губ штурмбанфюрер. И закатил длинную фразу. Переводчик поучительно выслушал и перевел.

— Каспадин штурмбанфюрер хочьет знать, что еще приказаль комендант?

— Еще? Остальных отвести в село Портягино. Там они должны быть допрошены сотрудниками гестапо. А потом все вести в Новодолгино.

Позади в толпе послышались крики. Люди все слышали и заранее оплакивали свою судьбу. Ничего хорошего не ждали.

— Наверное, мы должны отвести всех к вам, да? Переводчик зашептал на ухо штурмбанфюреру, тот согласно закивал, опять что-то сказал.

— Кто должен проводить допрос?

— Э-эти… ваши… с города. Я толком не знаю.

— Они сейчас в Портягино? — по собственной инициативе задал вопрос переводчик. Акцента в его голосе стало заметно меньше.

— Д-да…

Гестаповцы смотрели на полицаев, на толпу и что-то обдумывали. Потом двое обошли толпу и встали в позади полицаев. Те чувствовали себя все более неуютно.

Герман не спеша обошел стоявшего на дороге полицая (тот поспешно отступил в сторону), и встал напротив женщины, к которой жались трое маленьких детишек. Им было лет по пять-шесть. Одеты плохо, худые, глаза смотрят испуганно. Женщина прижимает детей к себе, взгляд затравленный. Ничего хорошего от немца не ждет.

Взгляд Германа скользнул по толпе и вдруг наткнулся на молодую девушку, одетую в старое, до предела заношенное платье и какой-то жакет. На голове платок, на ногах стоптанные ботинки непонятно какого фасона. Но даже в этом страшном наряде она выглядела переодетой королевой.

Синие глаза, яркие губы, мягкие черты лица. Платье уродует вид, но не в силах скрыть ладной фигуры.

Хмырь заметил оценивающий взгляд гестаповца, когда тот рассматривал ту красивую дивчину, и недовольно покривил губы. Если немец захочет, он увезет девчонку с собой. А ему ничего не достанется.

Такая перспектива ему не понравилась, и Сенька неожиданно для себя раскрыл рот:

— Господин штурмбанфюрер, вы разрешите вести людей дальше?

Немцы не спешили с ответом. Трое ходили вдоль толпы, с интересом разглядывая детей и стариков, а старший гестаповец с каким-то любопытством смотрел на самого Хмыря и на его подчиненных. Что он хотел увидеть?

— Господин штурмбанфюрер…

— Умолкни, урод! — вдруг раздалось за спиной.

Хмырь круто развернулся и с разинутым от удивления ртом взглянул на того высоченного немца. Это он заговорил на чистом русском языке.

— Н-не понял?..

— Че ты не понял, лох? Сказал захлопни пасть.

Пистолет-пулеметы, до этого висевшие на плечах двоих немцев, в мгновение ока оказались в руках. Еще один выставил вперед оружие странного вида. Хмырь такого никогда не видел и не мог опознать в нем штурмовую винтовку StG. Главный немец стоял, по-прежнему заложив руки за спину. МР висел на плече, но Сенька понимал: перехватить его для стрельбы — дело одного мгновения.

— Оружие на землю, — проговорил стоявший слева от полицаев гестаповец. И тоже на русском. — Живо.

— П-постойте… — заикаясь, проблеял Игнат Забитюк, подручный Хмыря. — В-вы не немцы?

Ближе к нему стоял широколицый немец с небольшим шрамом на подбородке (Витька получил его в одной из схваток). Немец подшагнул ближе и неуловимо быстро пнул Игната в пах. Того скрючило. Немец добавил кулаком по шее и Игнат рухнул ему под ноги.

— Вы че, мудаки, не поняли? Оружие на землю, руки вверх! Кто рыпается — нафаршируем свинцом! Ну?!

Полицаи медлили, не зная, что делать. Сопротивляться бесполезно, им это только что показали. Но бросать оружие?..

Хмырь, услышав русскую речь, а главное словечки из блатного жаргона, моментально сообразил, что перед ним не гестаповцы, а кто-то из своих. В смысле — из русских. Сенька слышал, что на фронте воевали штрафбаты, куда с зоны брали тех, кто хотел кровью выкупить свободу. Может, это штрафники, попавшие в партизаны?

В принципе, от этого не легче, но все равно, иметь дело с красными уголовниками и блатными лучше, чем с гестапо.

— Че за треп, братва? — спросил он, лихо сплевывая сквозь зубы и делая шаг вперед. — Не по закону расправу творите. Без толковища, без…

Договорить ему не дали. Старший «гестаповец» без размаха выбросил кулак, и Сенька рухнул на землю. Нокаут.

Когда Олег уложил главного полицая, Артем чуть повел стволом МР, скашивая сразу двух, стоявших почти вплотную к нему полицаев. А потом снес и третьего, пытавшего снять с плеча карабин.

Герман угомонил еще одного. Последнего убрал Витя. На глазах испуганной и удивленной толпы четверо немцев уложили всех полицаев, причем пятерых насмерть. На земле лежали Сенька и Игнат. Они слабо шевелились, издавая стоны и проклятия, и пробовали встать. Но выходило плохо.