И откуда у нашей медсестры такие глубокие познания фольклора?
— Нет спирта? — так же тупо спросил я.
— Нет, — равнодушно ответила женщина.
Дверь распахнулась широким жестом, в медблок ввалился Борзов. Удивленно покосился на меня, шумно выдохнул и спросил:
— Ты чего здесь ошиваешься, хантер? Я же сказал — всем отдыхать!
Я криво улыбнулся, развел руками:
— Вот я и хочу отдохнуть. Да вот Марина Валерьевна говорит, что спирта нет.
Борзов удивленно вылупился. Достал из кармана мокрый носовой платок, промокнул потный красный лоб. Негромко буркнул:
— Зайди-ка через пару минут ко мне в барак.
Я кивнул, вышел из медблока. Раз генерал начинает говорить таким заговорщицким тоном, значит, у него что-то есть, но предпочитает умалчивать об этом. Хотя тут бы и дурак догадался, зачем генерал зовет к себе. Явно, что не об уставе разговаривать.
Послонявшись на лестнице минут пятнадцать, смоля сигариллы, я направился к бараку Борзова. Правда, назвать жилище генерала бараком язык не поворачивается. Если у нас с Вичкой жилище, кстати, не самое худшее, напоминало старый и грязный сарай, то у Борзова больше похоже на нормальный рабочий кабинет.
Тяжелая серая дверь открылась без скрипа, черные жирные подтеки на петлях сделаны не зря.
Борзов сидел за столом, листая какую-то брошюрку. Когда дверь отворилась, обрадовано поднял глаза, толстые губы расплылись в улыбке:
— Вот ты где. Явно папа с мамой не объясняли тебе, что такое пунктуальность. Я же сказал, зайди через пару минут, а не через полчаса!
— Да просто покурил на лестнице, — оправдываясь, буркнул я, удивленно косясь на самый настоящий стол.
Должен признать, что Борзов меня в очередной раз удивил. Мало того что его дом был обставлен так, будто вновь попал в нормальную квартиру. Недорогой, но настоящий ковер на полу, стены обклеены приятными бежевыми обоями. Из мебели есть широкий стол, два удобных на вид кресла и старомодный шкаф (с книгами!). Две плотно закрытые двери в другие комнаты, что наводят на мысль, будто за ними есть что-то более ценное, нежели мне показывают. С потолка свисает трехламповая люстра, явно еще советского производства. Правда, горит только одна лампочка. Роскошь из трех ламп не может себе позволить даже генерал.
— Садись, хантер, поговорим, — широким жестом радушного хозяина указал на стул генерал.
На столе уже красовались фарфоровые, с трещинами и отбитыми кусочками тарелки. Тускло блестят алюминиевые вилки с ложками, настоящий серебряный нож. Стеклянный графин наполнен доверху чистой водой, без мутного желтоватого налета.
Сам Борзов привычно и аккуратно нарезал хлеб нашего, Гарнизонного, производства. На фарфоровых тарелках уже лежат аппетитные ломтики колбасы, сыра. В консервных банках с пошлым названием «Килька в томатном соусе» застыла бурая масса. Но больше всего меня поразила запотевшая бутылка «Столичной»!
— Вот это сокровища! — искренне восхитился я. — Широко живешь, товарищ генерал!
— Зависть — плохое чувство! — наставительно поднял палец Борзов, немного краснея от смущения. — Давай выпьем.
Генерал быстро свинтил уютно хрустнувшую крышечку, разлил водку по маленьким стопкам.
— Ну, — почмокал губами Борзов. — За удачный рейд!
— За удачу, — кивнул я и опрокинул рюмку.
Мне всегда казалось, что заливать беду водкой — глупость.
По-моему, даже напившись до полного забытья, останется, как минимум, две неприятности. Похмелье и осознание нерешенной проблемы.
Лично я, когда напиваюсь, чувствую себя еще гаже. Алкоголь усугубляет чувство неприятности, и кажется, что несчастнее тебя нет никого на свете. Так что, наверное, традиция напиваться с горя не более чем лишний повод для алкоголиков выпить и потом иметь оправдание в совершенных по пьянке глупостях.
Посиделки за бутылкой водки сопровождались легкими, немного надуманными историями генерала о солдатских буднях. Иногда мне казалось, что я узнавал старые анекдоты, но все равно послушно смеялся. В голове плыл легкий спиртовой туман, в котором благополучно терялись все проблемы.
Опустевшая бутылка водки по дремучему и загадочному русскому обычаю была снята со стола. Ей на смену встал пузатый графин с коньяком, который мы уже успели ополовинить. Завтра голова будет раскалываться, ой-ей-ей…
Генерал рассказал очередную байку о бойком солдате и пропойце-прапорщике. Сам же первым захохотал, откидываясь на стуле и запрокидывая назад голову. Долго смеялся, тряся вторым и третьим подбородками. Я вежливо улыбнулся, хотя никогда не верил в находчивость солдафонов. Разве что в придумывании новых способов стирать портянки. Не те уже ныне солдаты. Лентяи и дураки. Никакого тебе офицерско-кадетского корпуса, в котором учат древнейшим приемам стратегии и тактики. Не учат обходительности и вежеству. Забыта офицерская честь. Короче, наша армия — обнять и плакать…
Отсмеявшись, генерал достал скомканный платок, вытер обильный пот на лбу. Потом наполнил рюмки и откинулся на спинку стула.
— Ты ведь особо не пьешь, Костян, — попытался хитро сощуриться Борзов, кривя багровую и потную физиономию. В хмельном угаре у него получилось плохо.
— Не пью, — кивнул я, фокусируя взгляд на генерале.
— Что случилось, хантер? — спросил Борзов и сам же себя поправил: — Только давай без чинов, ладно?
— А почему должно что-то случиться? — пьяно заупрямился я.
Генерал возмущенно икнул, ковыряясь в жестянке с килькой. С вилки сорвалась рыбка, плюхнуло, пару капель томата брызнуло на стол, но Борзов не заметил.
— Ты что же, думаешь, я совсем слепой? Э-э, брат. Я к-кто? Вот скажи?
— Гене…рал, — блеснул эрудицией я.
— То-то же! — победно воздел палец Борзов. — Генерал! А знаешь ли ты, что стать генералом можно только тогда, кода все вокруг замечаешь и контр…тролируешь!
Я усмехнулся, видя пьяные запинки генерала. Сам же я трезвый, как стеклышко. Даром, что комната шатается да язык заплетается.
— Или за миллион баксов, — хмыкнул я.
— Или за миллион баксов, — по-доброму согласился генерал, потом добавил: — Так что у тебя случилось?
Я тяжело вздохнул. Очарование посиделок с выпивкой сразу же исчезло, когда в мысли бесцеремонно ворвалась Вичка. В памяти вновь возник уродливый ежик, дурацкий фиолетовый галстук и кожаное одеяние.
— Вика в Хранительницы подалась, Семен Борисович.
— Это я видел, Костян, — беспечно махнул рукой Борзов. — Ну и что тут расстраиваться? Ну подумаешь, бесятся бабы. Ну побесятся и перестанут.
