Индеец и Дым согласно закивали. Речь Мигалыча не оставила их равнодушными. Только Глеб продолжал хмуриться, обдумывая услышанное.
Когда в отсек тихо вошел Самуил Натанович, никто поначалу не обратил на врача внимание. Всклокоченный и угрюмый, он прошел к столу, нервно оправил складку на видавшем виды медицинском халате.
– Пульс нитевидный. Температура ниже нормы. Зрачковый рефлекс слабый. Не хотелось бы этого говорить, но… бедняжке грозит кома.
Теперь на Безбожника были устремлены взгляды всех пятерых. Казалось, сейчас Самуил Натанович продолжит, скажет что-нибудь обнадеживающее вроде «не все еще потеряно», но он лишь вздыхал горько и растерянно теребил край халата.
– Доигрался?! – Глеб в бессилии сжал кулаки.
По щеке мальчика текла одинокая слеза.
– А ну перестань, молокосос! – неожиданно сорвался старик. – Не смей разговаривать с отцом в подобном тоне!
– С отцом? – окрысился паренек, недобро скривившись. – Если бы с отцом… Мой настоящий отец никогда не ошибался, ни в друзьях, ни во врагах! Мой отец никогда не ставил близких под удар, не заключал с врагами сделок, не сомневался! Даже перед смертью, защищая торговый обоз от веганцев, мой отец сражался без сожаления!
– Твой отец до конца своих дней подносил веганцам питье!
В кают-компании разом повисла вязкая, удушливая тишина. Сталкер зажмурился, до крови закусил губу, медленно приходя в себя. На смену затопившей рассудок ярости пришло осознание неотвратимости происшедшего.
– Что… Что… ты сейчас… – Губы мальчика дрожали от волнения. – Ты… знал… моего папу?
Говорят, сказанного не воротишь. Слова, оброненные в запале, жгут и ранят не хуже удара хлыста. И шрам от такого удара навсегда остается на сердце… С содроганием проследив, как переменился в лице приемный сын, Таран остро захотел повернуть время вспять. Отмотать жизнь на несколько секунд, а лучше – месяцев назад и запустить по-новой, но, на сей раз, сделать все иначе, правильно. Прожить, не совершая чудовищных ошибок, способных за короткое мгновение перечеркнуть, растоптать ростки того хрупкого и сокровенного чувства единения, что могут испытать лишь по-настоящему близкие друг другу, родственные души…
– Твой отец взял с меня слово, что ты не узнаешь… Я не сдержал обещание… и больше не вправе скрывать это от тебя… Нам есть о чем поговорить, Глеб…
Снова этот надоедливый голос… Грубоватый и требовательный, но в то же время мягкий, успокаивающий. Каждое его появление неизменно сопровождалось мешаниной невнятных звуков, разбивающих привычную тишину вдребезги, а в царившем вокруг мраке, подобно россыпи звезд в ночном небе, проявлялись вкрапления цветовых пятен и туманных образов. Весь этот сумбурный калейдоскоп доставлял неимоверный дискомфорт, и, в очередной раз заслышав набивший оскомину голос, хотелось убежать, исчезнуть, раствориться в сумраке и безмолвии уютного ничто. Но бестелесный гость был настойчив, а его визиты, стоило признать, не только привносили разнообразие в плавное течение подобия жизни, но и наполняли невесомое тело энергией, теплом, давно забытым ощущением дома…
Родная комната, обстановка которой за годы жизни отложилась в памяти до мельчайших подробностей… Элегантный откидной столик возле кухонного блока… Тарелка горячего и безумно вкусного бульона, щедро сдобренного сухариками… Даже любимой обеденной ложке нашлось место в укромном уголке проснувшихся воспоминаний. Только сейчас столовый прибор держал в руке некий пожилой мужчина с помятым обрюзгшим лицом.
«Странно… А где же мама? Или незнакомец пришел из иного воспоминания и его образ всего лишь наслоился на предыдущий?»
Смутное беспокойство не успело перерасти в тревогу, потому что на грани слышимости снова проявился все тот же неугомонный голос. Правда, теперь к сварливому брюзжанию странного гостя добавилось ритмичное позвякивание посуды и… запах. Аромат вкуснейшего маминого бульона…
«Мама?… Мама! Она же где-то рядом! Где?!»
Сделав глубокий судорожный вдох, Аврора открыла глаза. С непривычки неяркий свет плафона слепил и заставлял жмуриться, но девочка настойчиво вглядывалась в размытое пятно света, пока наконец цветовая мозаика не сложилась в узнаваемую картинку.
– Очнулась, стрекоза? Вот и ладушки, – Безбожник аккуратно подложил под голову пациентки свернутую в валик телогрейку.
Рядом с кушеткой, на цинковом ящике, исходила паром миска с чем-то съестным. Стоило уловить дразнящий запах, и в животе мгновенно заурчало. Безбожник понимающе ухмыльнулся, придвинул плошку с бульоном поближе. В руке врача как по мановению волшебной палочки появилась ложка. Почти такая же, как во сне.
– Самуил… Натанович… – Девочка запнулась, не узнав собственный, более похожий на шепот, голос. – Так это вы ко мне… приходили?
– Приходил? – По лицу Безбожника проскользнула мимолетная улыбка. – Да я и не отлучался почти, дочка. Считай, неделю как над тобой колдую.
– Неделю?! – поперхнулась Аврора, стирая с губ капли горячего бульона. – Неужели я так долго спала?
Врач поймал запястье девочки, проверяя пульс.
– Пять дней, если быть точным. Да и сном твой затянувшийся обморок сложно было назвать. Хорошо хоть пищу организм принимал…
За границей видимости скрипнула створка двери. С трудом повернув голову, Аврора заулыбалась – на пороге отсека мялся в нетерпении Глеб. Тревога в глазах мальчика мгновенно сменилась радостью, стоило встретиться взглядом с очнувшейся подругой.
– Да заходи, не стой в проходе! – разрешил Безбожник, уступая место. – Пациентка идет на поправку, так что разрешаю вам немного посплетничать. А я схожу пока, командира обрадую.
Глеб с готовностью прошмыгнул мимо врача и плюхнулся на край кушетки. При виде счастливой физиономии напарника Аврора расцвела, на выбеленных недугом щеках проступил румянец.
– Рассказывай! – не дав пареньку опомниться, выпалила она. – Что я пропустила?
– А… – неопределенно отозвался тот, махнув рукой. – Ничего особенного. Как ты себя чувствуешь? Голова болит?
Судя по реакции подруги, Глеб понял, что ответил недостаточно убедительно. Аврора продолжала сверлить его пристальным взглядом, и в конце концов пришлось сдаться.
– В общем, хвастаться особо нечем. Двигаясь по Волге, выживших ни разу так и не повстречали. В Костроме наткнулись на брошенное поселение. Колония человек на тридцать. Жили в подвалах. Горючку таскали с ближайшей бензозаправочной станции. Пока пришлые не наведались и запасы их не подчистили. Теперь там никого нет. Только пара разбитых снегоходов валяется.
