А ведь знает, чертяка, подумал Умка с растущей неприязнью. Знает что-то, но никогда не скажет лишнего. Может, потому что умный. Может, потому, что рыло в пуху по самые уши. Ах, Рома, Рома… Мне бы тебя в дружеские объятия на полчаса да с соответствующими препаратами, сколько интересного ты бы мог рассказать! Но такого расклада не будет. Не потому, что не может быть, а потому, что мне такой расклад не нужен.
– Значит, мне послышалось, – сказал Сергеев, усмехаясь невесело. – Второй случай – водяная лихорадка. Было три вспышки. Но там химия…
– В Госпитале определили? – перебил Шалай.
– Да, – Умка пожал плечами. – Хотя там было много необъяснимых случаев, похожих на заражение биологического характера.
– Расскажешь, – резюмировал Роман Иванович и взмахнул рукой. – Меня интересует не это. Я говорю о …
Он запнулся, очертил кончиком горящей сигары круг и вздохнул тяжело.
– Нет, так не объяснишь… Понимаешь, Миша, наши договоренности и наши переговоры там… Мне кажется, что вас не учитывают в длительной перспективе…
– Кого – нас?
– Вас – это вас, – отрезал Шалай. – Зону. Ничью Землю. Речь шла о стратегии на несколько лет вперед. В общем, в детали я вдаваться не буду, они тебя не касаются, но вашу переменную никто не учитывал. До того всегда учитывали, а тут – вынесли за скобки. Вот нет вас – и все. Пустые территории. Понял, о чем я спрашиваю?
– А чей протекторат над ЗСВ предполагали ваши планы? – спросил Сергеев, чувствуя себя слегка ошарашенным.
Он мог предположить многое, но не такую откровенность от шефа гетманской контрразведки. Это был «слив». Однозначно. Шалай «сливал» ему информацию, да непростую, а такую… Стоп, сказал себе Умка. Он сливает не информацию. Он сливает собственные выводы. Ищет им подтверждения, «прокачивает» перспективы. Роман – классный аналитик. Он почуял что-то «верхним» чутьем, «проинтуичил», раскопал и теперь исследует, как археолог, смахивающий легкой кисточкой землю с артефакта. Он предлагает мне не готовые результаты, а подумать с ним вместе. Причем основная часть паззла у него в голове, и делиться ею Рома не собирается, а вот мои части головоломки попробует сопоставить с ему известными, и при том постарается не открыть карты.
– Тройной, – выдохнул Шалай вместе с ароматным дымом, в котором клубился жаркий кубинский полдень. – Наш, восточников и россиян. Понимаешь, что это значит? Или надо разъяснять?
– ООНовцы больше не у дел.
– Точно. Международного вмешательства больше нет.
– Значит, и совместного влияния больше не будет.
– Значит, так.
– И нас поделят?
– Как праздничный торт.
– И как они думают решить проблему? Зачисткой? Нейтронным ударом? Те, кто это планируют, хоть раз бывали в Зоне?
– Не думаю. Понимаешь, Миша, у меня сложилось впечатление, что у наших российских друзей есть стопроцентная уверенность в положительном решении вашей проблемы. И она основана не на химерных планах аналитиков, а на достаточно трезвом расчете спецов по полевым операциям. А это две большие разницы, мий любый друже.[19]
– Но это же никому не выгодно, – произнес Сергеев растерянно. – Никому. Мы же буфер между всеми вами. Мы та проблема, которая не дает вам сцепиться между собой. Рома, да если нас ликвидировать, то вы же горло друг другу перегрызете! Восточники спят и видят, как бы извести вас под корень, а твои тонтон-макуты[20] мечтают развесить москалей по веткам, причем не настоящих россиян, а именно своих бывших земляков с Востока в первую очередь! Мы же чека в гранате! Выдерни нас – все рванет!
– Думаю, ты немного преувеличиваешь, – возразил Шалай, вставая. – Это видимая часть айсберга. То, что каждая из сторон показывает друг другу и окружающим. А ты не задумывался над тем, как все обстоит в действительности?
– Только не говори мне, что обсуждается план объединения! Все равно не поверю!
– Объединение невозможно! – жестко сказал Роман Иванович. – Это даже не обсуждается. Ампутация состоялась. Все. Это навсегда. Мы разные народы. Разные конфессии. У нас разные истории и разные центры притяжения.
– Ну, да… – протянул Сергеев, забыв об осторожности. – Вы же европейцы. Ну, почти… Вот уже сколько лет стоите у ворот. Неужели протекторат – настолько приятная вещь? Скажи мне, Рома, неужели так приятно быть винтиком в марионеточном режиме, управляемом поляками? Это что, способствует расцвету национальной гордости?
Сергеев, договаривая фразу, уже ожидал вспышки бешенства, но ее не произошло. Шалай, наоборот, заразительно рассмеялся и посмотрел на Умку, словно видел его в первый раз.
– А ты смелый, друже… Но совершенно дикий. И вещи говоришь дикие. А что, быть марионетками при россиянах более почетно? Или они будут способствовать расцвету национальной гордости? Жди. Уже было. Только вопросы национального самоопределения тут ни при чем. Все получили, что хотели. Промышленный восток остался с Россией. Жаль, конечно, но мы ничего с этим поделать не смогли. Берег левый, берег правый… Это придумал не я. Так случилось. Мы же просто восстановили статус кво, вернулись в старые границы, ну, прихватили себе чуток земли…
Он усмехнулся.
– В качестве компенсации, разумеется. За многовековую дружбу.
Сергеев молчал.
– И за зону контроля нефтепроводов.
– У всего есть своя цена.
– Я рад, что ты это понимаешь. Так вот, Сергеев, чтобы у тебя не создавалось ненужных иллюзий о вашей геополитической незаменимости… – говоря эти слова, Шалай встал, обошел стол и, достав из ящика тоненькую папку, бросил ее на колени собеседнику. – Конечно, я понимаю, что и у нас, и у восточников, и у россиян есть радикалы. Их не может не быть. Более того, Миша, они нужны, для того, чтобы толпа почувствовала себя нацией. Ты же не думаешь, что каждый живущий на территории Конфедерации есть настоящий украинский националист?
– Вот что мне в тебе нравится, Роман Иванович, – произнес Сергеев с уважением, проглядывая лежащий в папочке листок с текстом, – так это твоя конкретность. Ты не просто изрекаешь тезисы, ты их еще иллюстрируешь. Он это ночью написал?
– Думаю, что да. Оперативный тебе попался попутчик. Неграмотный, правда. Ни хера на мове писать не может, но зато старается. Некоторые пассажи так просто тронули меня до глубины души. Ты действительно говорил, что гетман – страдающее сифилисом животное?
Сергеев рассмеялся.
– Ну, называл ли ты меня российским шпионом, спрашивать излишне… Кстати, зря смеешься. Такого доноса, конечно, недостаточно, чтобы человек загремел в лагеря, но вполне достаточно, чтобы испортить карьеру и создать массу неприятностей. И если бы дело не касалось тебя, мои парни просто передали бы дело в комитет контроля государственной идеологии… И там бы уже разбирались.
