— Можешь не сомневаться, своему слову я хозяин, — быстро говорит Меф.
— Нет, ты меня не понял. Когда я вывезу Олимпик с Плея и вернусь оттуда, ты при мне снимаешь блокировку и выйдешь на связь с нашими. На моих глазах она, — я показываю на Лену, — вернётся домой. После этого ты выпустишь меня.
— Принято. Но почему ты сам не хочешь вернуться домой прямо отсюда?
— Сначала я вместе с де Легаром превращу этот ваш гадюшник в груду дымящегося щебня.
Меф смеётся:
— Согласен! Всё равно, судя по всему, работу здесь придётся сворачивать. Спасибо вам!
Я ещё не в ударе,
Не втиснулся в роль.
Как узнаешь в ангаре,
Кто раб, кто король?
В.С.Высоцкий
— Что ж, — говорит Меф, — раз решение принято, не будем терять времени. Пойду готовить внедрение.
— Откуда будем внедряться? — интересуюсь я.
— Из моей лаборатории. Готовность примерно через полчаса.
С этими словами Меф открывает проход и оставляет нас. Дело сделано, теперь можно уделить внимание и подруге. Лена смотрит на меня, как на грязную женщину, которая вдруг предложила ей заняться лесбийской любовью.
— Что же ты молчишь, Ленок?
— А что я могу сказать? Ты уже всё решил и собрался. Так сказать, вживаешься в образ. Эх, Андрей, как же дёшево ты купился!
Как мне объяснить, чтобы она поняла? Вновь на память приходят строки Высоцкого, и я, слегка перефразируя его, говорю:
— Я снова тут, я собран весь, я жду заветного сигнала. И парень тот, он тоже здесь, среди стрелков из «Эдельвейс». Их надо сбросить с перевала!
В глазах моей подруги что-то меняется. Похоже, она начинает понимать, что к чему. Она долго смотрит на меня затуманенным взором. У неё такой вид, словно она решает сложнейшую систему темпоральных уравнений. Но я-то знаю, что не уравнения она сейчас решает, а меня. Тихо и медленно выговаривает она слова Шекспира:
— Diseases desperate grown by desperate appliance are relieved, or not at all [3].
И хотя фраза, с точки зрения английской грамматики, построена как утвердительная, я четко слышу, как в ней звучит вопрос. Прикрываю глаза, откидываюсь назад и, опёршись спиной на камни стены, шепчу:
— Yes, my lady [4].
Мы снова молчим и только смотрим друг другу в глаза. У меня словно цепи с рук и ног сняли, а на сердце лопнул стальной, давивший на него, обруч. Ленка всё поняла. Слава Времени! Теперь мне будет легче работать. Камера озаряется золотистым светом. Лена вскакивает и, подойдя вплотную, быстро говорит мне:
— The single and peculiar life is bound with all the strength and armour of the mind to keep itself from noyance; but much more that spirit upon whose weal depends and rests the lives of many [5].
Вошедший Меф останавливается, вслушивается в слова Лены, и я, к своему удивлению, вижу, что он ничего не понимает. Здорово! Оказывается, их образование основательно хромает. Во всяком случае, Шекспира они не знают. Поняв, что я засёк его замешательство, Меф пересиливает себя и спрашивает:
— Что это ты говорила и на каком языке?
— Я цитировала ему Шекспира, найдя у него аргументы против участия в вашей авантюре
— А, того самого Шекспира, которого ты цитировал над телом убитого де Ривака! Да, это — глубокий мыслитель. Когда мне перевели эту фразу, я поразился, насколько к месту она тогда прозвучала. Надо будет почитать его на досуге.
Когда ещё ему переведут наш разговор с Леной, и когда он ещё врубится в его смысл! Обнаглев, я подхожу к Лене, целую её и говорю:
— Я всё понял. Adieu, adieu, adieu, remember me! [6]
— Adieu, adieu, adieu, remember me, — отвечает мне Лена.
— Снова Шекспир? — интересуется Меф.
Я утвердительно киваю и спрашиваю:
— У тебя всё готово?
— Да. Прошу! — он показывает на светящийся проход.
Тяжело вздохнув, (всё-таки не на брачное ложе иду) направляюсь в лабораторию. На пороге оборачиваюсь. Лена сидит на топчане и с тоской смотрит мне вслед. Внезапно к ней обращается Меф:
— Елена, ты не поможешь мне по своей прямой специальности? Я, конечно, могу управиться и один, но всегда возможны непредвиденные осложнения, которые могут наложить на Матрицу Андрея необратимые изменения. Поэтому, лучше подстраховаться. Я тебе всё объясню.
Лена с готовностью вскакивает и идёт вслед за мной. В лаборатории Мефа стоит кресло с высокой спинкой. Компьютер включен. Меф указывает мне на кресло:
— Устраивайся.
Сам он разворачивает один из дисплеев так, чтобы я видел изображение:
— Это твой клиент, Риш Кандари.
На дисплее виден смуглый, чем-то напоминающий индуса, брюнет лет тридцати, тридцати пяти. Совершенно голый он спит на постели в каюте лайнера. Каюта расцвечена непривычным сочетанием синих и желтых тонов.
— А кто второй? — спрашиваю я.
Меф бросает взгляд на таймер:
— К сожалению, сейчас уже нет времени. Тебя с ним познакомит капитан лайнера. Он — третий участник операции.
Меф подводит Лену к дисплею, на котором мельтешат разнообразные фигуры Лиссажу, и начинает ей что-то объяснять. Лена кивает головой и несколько раз машет рукой. Мол, поняла. Молодец всё-таки у меня Ленка! С ходу разобралась в чужой технике и методике. Лена быстро что-то регулирует, и Меф одобрительно кивает головой. За эту часть работы он спокоен. Он подходит ко мне и протягивает мне сетчатый шлем, выполненный из мелких шариков, напоминающих жемчужины.
— Надевай.
— Одна просьба, Мефи.
— Слушаю.
— Ты будешь наблюдать меня?
— Разумеется, вот на этом дисплее.
— Тогда сделай так, чтобы она, — я киваю в сторону Лены, склонившейся над панелью, — видеть меня не могла.
— Хорошо, — соглашается Меф, — сделаю. Ты готов?
— Да. А ты?
Я подразумеваю мучительную процедуру мнемонической подготовки. Но оказывается, они обходятся без неё. Что ж, по сравнению с нами, они впереди.
— У меня всё готово, — отвечает Меф, усаживаясь у компьютера, и спрашивает, — Всё-таки мне интересно, как ты решился? Ведь ты был так категорически против.
— Есть древняя восточная мудрость. Если ты схватил за заднюю ногу слона, а он вырывается, не сопротивляйся. Начинай.
Меф усмехается. Спинка кресла откидывается, и я принимаю горизонтальное положение. В этот момент Лена оставляет свой дисплей, подбегает ко мне, целует и шепчет в ухо:
— Adieu, adieu, adieu, remember me!
Меф бросает взгляд на её дисплей и командует:
— Андрей! Закрой глаза!
Послушно смыкаю веки и куда-то стремительно падаю. Приземляюсь на удобной, мягкой постели, покрытой бархатным темно-синим покрывалом.
— Господин Кандари! — слышу я голос стюарда, — Капитан Бульаф приглашает вас к себе в четырнадцать часов тридцать минут.
— Хорошо, я буду у него, — отвечаю я, не открывая глаз.
