– Хорус, – произнесла Сарашина, когда её пальцы замерли в середине списка.
– Может ли хищник с янтарными глазами символизировать Воителя и его мятежников?
– Передавай это в Коллектор, – велела Сарашина. – Сию же минуту!
3
– Прошу вас, – сказал Палладис. – Не причиняйте вреда этим людям. Они уже и без того хлебнули лиха.
Гхота шагнул в Храм. Его тяжёлые, подбитые гвоздями ботинки давили стекло и камешки со звуками, похожими на ружейные выстрелы. Он обвёл взглядом перепуганную толпу, в конце концов остановил его на Роксанне, и ухмыльнулся. Палладис увидел, что вместо зубов у него были стальные клыки, треугольные, как у акулы.
Гхота ткнул пальцем в Роксанну.
– Плевать на остальных, – заявил он. – Нужна только она.
Его голос был невероятно низким, как будто его выволакивали вопреки его воле из какого-то щебёночного карьера в утробе Гхоты. Безжизненный, он скрежетал, как жёрнова, и, что удивительно, не отзывался эхом в каменных стенах Храма.
– Послушай, я знаю, что пролилась кровь, но твои люди напали на Роксанну, – сказал Палладис. – Она имела полное право защищаться.
Гхота склонил голову набок с таким видом, как будто перед ним никогда ещё не выкладывали этот довод. Он его позабавил, и Гхота расхохотался – по крайней мере, Палладису показалось, что исходящий из его рта грохот горной лавины означает смех.
– Она в тот момент нарушала границу, – пророкотал Гхота. – Ей нужно было заплатить пошлину, но она решила, что к ней это не относится. Мои люди следили за соблюдением законов Бабу. Она их нарушила, теперь она должна заплатить. Всё просто. Или она идёт со мной, или я всех здесь убью.
Палладис боролся с нарастающей внутри него напряжённостью. Если хоть один человек запаникует, то этого хватит, чтобы Храм стал братской могилой. Майя закрывала собой двух своих мальчиков, а Эстабен тем временем сидел с закрытыми глазами и что-то неслышно бормотал, сцепив перед собой руки. Роксанна сидела с опущенной головой, и Палладис, увидев её страх, почувствовал себя так, точно его хлестнули наотмашь.
Так легко забыть, насколько она иная...
Он сделал шаг к Гхоте, но тот поднял руку и покачал головой.
– Стой, где стоишь, – сказал Гхота. – Однако, как я посмотрю, ты медлишь, пытаясь сообразить, сможешь ли ты как-нибудь меня уболтать. Тебе этого не удастся. Ещё ты раздумываешь, сможет ли твоя девчонка-бокши как-нибудь провернуть то, что она сделала с убитыми ей людьми. Возможно, ей удастся прикончить пару человек, но на мне это не сработает. А если она попробует, то я устрою так, что её смерть растянется на недели. Я знаю всю степень хрупкости человеческого тела, знаю точь-в-точь, и я обещаю тебе, что она будет страдать. Мучительно. Ты меня знаешь, и ты в курсе, что я не бросаю слова на ветер.
– Да, Гхота, – ответил Палладис. – Я знаю тебя, и можешь не сомневаться: я верю каждому сказанному тобой слову.
– Тогда отдай её, и мы уйдём.
Палладис вздохнул:
– Я не могу так поступить.
– Ты знаешь, кто она такая?
– Да.
– Глупо, – сказал Гхота, выхватывая свой крупнокалиберный пистолет с такой быстротой, что Палладис не был уверен в том, что он видит, пока помещение не наполнилось оглушительным грохотом. Все вскрикнули, и продолжали кричать, когда увидели, что выстрел сделал с Эстабеном.
Он оставил от него мокрое место. В самом буквальном смысле.
Выстрел превратил в месиво верхнюю половину тела, швырнув её через помещение и размазав по груди Отсутствующего Ангела. На молитвенно сложенных руках статуи повисли сочащиеся кровью ленты искромсанного мяса, а её лишённое черт лицо разукрасили липкие мозги и обломки черепа.
Майя закричала, и Роксана бросилась на пол. Рыдающие участники похорон жались друг к другу внутри отгороженных мест, уверившись в том, что они вот-вот присоединятся к тем, кто был им дорог. Дети вопили от страха, и их матери не пытались заставить их замолчать. Роксанна подняла глаза на Палладиса и потянулась к кромке своего капюшона, но тот отрицательно покачал головой.
Гхота согнул руку в запястье, и Палладис обнаружил, что смотрит в чудовищный ствол оружия, которое может разнести его в пыль. Дуло пистолета курилось завитками дыма, и до Палладиса доносилась химическая вонь высококачественного пороха. Штампованное изображение орла на стволе поблёскивало в тусклом свете Храма.
– Ты следующий, – сообщил Гхота. – Ты умрёшь, и мы в любом случае заберём девчонку.
Палладис внезапно ощутил, что температура его тела упала, словно по соседству только что открылся морозильник, дохнув в помещение порывом арктического воздуха. Волосы на его руках встали дыбом, по спине ни с того, ни с сего забегали мурашки. На лбу выступили бусины пота, и хотя все его чувства говорили ему, что в помещении тепло, его тело дрожало, как в те ночи, которые он когда-то провёл под открытым небом на равнинах Нахичевани.
Звуки, издаваемые испуганными людьми, отступили на задний план, и Палладис услышал пыхтящее, хрипяще-одышливое дыхание чего-то влажного и прогнившего. Мир лишился красок, и даже цветистые татуировки Гхоты казались тусклыми и прозаичными. Помещение затопил холодный воздух. Казалось, что внезапно поднявшийся ледяной сквозняк обвивается вокруг каждого живого существа и ласкает его прикосновениями, омерзительными в своём сходстве с отеческими.
Палладис увидел, как один из головорезов Гхоты оцепенел, схватившись за грудь, как будто внутрь его грудной клетки забрался гигантский кулак и сдавил ему сердце. Его кожа сравнялась цветом со снегом недельной давности, и он, задыхаясь, рухнул внутрь одного из отгороженных мест с лицом, искривлённым в раззявленную маску боли и ужаса.
Другой мужчина упал, как подрубленный, обойдясь без драматизма своего товарища. Гримаса ужаса как будто приросла к его лицу, но на его теле так и не появилось никаких знаков. Гхота сердито взрыкнул и нацелил пистолет на Роксанну, но прежде чем он успел нажать на спуск, ещё один из его людей завизжал, не помня себя от ужаса. Его крик был таким неистовым и первобытным, что застал врасплох даже такое бесчеловечное чудовище как Гхота.
Мир снова наполнился красками. Пистолет Гхоты бухнул с оглушительным грохотом, и Палладис бросился в сторону. Он не видел, куда тот стрелял, но услышал гудящий треск, когда он во что-то попал. В дальнем конце помещения закричали ещё сильнее, звуки были неистовыми, настойчивыми и полными ужаса. Палладис, извиваясь, пополз по полу между огороженными местами, понимая, что происходит что-то ужасное, но совершенно не представляя, что именно.
