а сейчас 2057, это тоже по блату или за деньги сделать можно?
— Нет конечно, — согласился Роман.
— Ром, постарайся, пожалуйста, вспомнить, тебе мой дед с собой ничего не давал? Может вещь какую или камень? Одним словом, артефакт никакой не давал?
— Алиса! — Роман попытался унять пыл женщины. — Ты, главное, успокойся! Допустим, это действительно твой дед, но это ещё не факт, а если это он, то пройдоха хитрый, каких ещё поискать надо… не обижайся. Со мной твой предполагаемый дед точно ничего не передавал. Это наверняка, можешь не сомневаться. Просто он меня каким-то пойлом напоил и я, мягко сказать, вырубился, а очухался уже в теперешней Припяти.
— Ну я же тебе и говорю, — не унималась Алиса. — Значит, тебе никаких артефактов или аномалий и не надо, чтобы попасть сюда или обратно. В общем, в иную реальность. Значит, из этого следует, что ты и есть проводник.
— Ну, милая, такой оборот медали меня совсем не радует. Это что получается, чтобы мне куда-нибудь попасть надо напиться до беспамятства?
— Нет, конечно. Тут должен быть какой-то ключ или код. Может он в тебе самом, я пока не знаю, но мы в этом обязательно должны разобраться.
— Солнце моё, — рассмеялся Роман. — Ты когда из меня картечь выковыривала, никакой кнопки не видела? Или рычажок какой?
— Опять ты надо мной смеёшься, я ведь серьёзно с тобой говорю, для меня, поверь, это очень важно.
— Хорошо, давай серьёзно. Сколько времени ты здесь живёшь одна, без деда?
— Почти три года, а почему ты об этом спрашиваешь?
— Видишь ли, дело в чём… — немного подумав, ответил Роман. — Я в первый раз с твоим, как ты считаешь, дедом, познакомился вначале девяностых, понимаешь о чём я?
— Не очень…
— А математика тут, дорогой мой человек, довольно простая, он отсутствует здесь три года, а я с ним познакомился в девяностых, приехал в две тысячи семнадцатом опять к нему, значит, он прожил в своём хуторе только при мне двадцать семь лет, вот теперь сопоставь три года и двадцать семь. Что-то не очень клеится. И даже, допустим, я, как ты говоришь, проводник, каким тогда образом со мной в Зону мой друг Борька попал?
— Эх, Рома! — снисходительным тоном учителя, объясняющего ученику начальных классов основы серьёзного предмета, Алиса начала объяснять Роману основы теории относительности, но, видя полное отсутствие понимания в, казалось бы, такой простой вещи, сказала. — В общем, время может растягиваться или наоборот, сжиматься. И ваши двадцать семь лет вполне могут уложиться в три календарных года здесь, для меня. Я не случайно сказала календарных, потому что это просто факт, именно для меня. Связанный с тем, что я это время считала, а на самом деле оно в этом «Эдеме» вообще не движется, оставаясь 1 сентября 1939 года, и так неизменно.
— Ладно, Алиса, не знаю, насколько, но я тебя понял, и то, что ты мне рассказала может всё это объяснить, но теперь давай без этих ваших временных прибамбасов, а то, чего доброго, я умнеть начну, оставим всё как есть, будем мыслить по-военному, тупо, но правильно, — понимая, что спорить толка нет, Алиса согласилась.
— Давай, по-твоему, если тебе так легче.
— Допустим, твой дед действительно находится там… даже допустим, хотя лично в этом очень сомневаюсь, что я действительно, как ты говоришь, проводник и могу при помощи или без какой-либо хреновины перемещаться туда-сюда, и допустим, мы выясним, как это происходит, что дальше? — этот вопрос на некоторое время ввёл обоих в ступор. Первым заговорил Роман. — Ты хочешь, чтобы я отвёл тебя к деду? Алиса, поверь, мой мир далеко не лучшее место. И, извини, дерьма в нём даже гораздо больше, чем в Зоне. Может ты хочешь, чтобы я деда привёл назад?
На лице Алисы читались смешанные чувства, подталкивавшие её к разным решениям данной ситуации, наконец, закончив свою внутреннюю битву она пришла к правильному для себя решению.
— Ром! Мне очень хочется посмотреть ту жизнь и время, в котором ты жил, но я там чужая и места для меня там нет, поэтому я прошу тебя… нет, я тебя умоляю, верни моего ворчливого старика сюда и, если ты готов, то прошу вернись и ты ко мне.
Теперь Роман был поставлен в положение, в котором уже ему надо сделать свой выбор, ведь на тот момент когда у него образовались отношения с Алисой, он был уверен, что та его жизнь, уже канула в лету и все те немногие люди, которые ему были близки давно покинули грешную землю, а тут вдруг ему выпал шанс, пусть, пока ещё не совсем реальный, снова их обрести. Из самой дальней комнаты своей памяти то, что он так старательно прятал от самого себя, вдруг выплыло на поверхность… Частые измены жены, пока он воевал, не находясь подолгу дома мотаясь в далёких командировках, да и друзей… у него, пожалуй, кроме Борьки Коры никого не осталось. Кто-то погиб, кто-то просто спился или потерялся в круговерти дел. Детей в своём браке он тоже не нажил. Так что держаться за прошлое ему тяжело и гадко, и лишь теперь он понял, что нашёл самого себя именно попав сюда, в, казалось бы, враждебный, но настоящий мир, в то место где он обрёл настоящее ощущение быть нужным и любимым, окружённым обыкновенным человеческим счастьем, в котором не надо что-либо доказывать или соответствовать, и это всё дала ему Алиса. Она с волнением и тревогой смотрела на него, понимая, что ему придётся выбирать и любой его выбор примет как должное, но всё же в глубине души, полюбившей его женщины, теплилась надежда, что он предпочтёт этот мир, а не тот другой, где её быть не может. Роман молчал недолго, но для неё эти минуты растянулись в целую вечность. Наконец, женское сердце не выдержало, на глаза навернулись крупные слёзы, и она попыталась уйти. Роман её не отпустил. Взяв за плечи, он привлёк её к себе и поцеловал в мокрые от слёз глаза.
— Знаешь, милая! Мне очень нравится 1 сентября 1939… к тому же, пока меня не будет, есть кому за Барбосом присмотреть.
— Значит, ты вернёшься? — прячась от губ прошептала она.
— Вернусь, даже мёртвым.
— Да ну тебя, Ромка… шутки у тебя салдафонские…
— Так точно, милая, я салдафон и есть. И гимназии я не заканчивал, так что привыкай… поэтому давай поступим как я тебе уже говорил, по-армейски, тупо, но правильно. Физически я уже полностью здоров, поэтому не вижу смысла тянуть кота за
