Кирилл и Мариэна, наверное, уже запомнившая некоторые русские слова, обернулись. От левого берега вдоль плотины плыл полосатый катер, такой же, как те два, что напали на них возле базы повстанцев. Двигался он быстро — возле «рыбьих садов» окажется одновременно с лодкой.
— Эма кулаг вархан, — сказала Мариэна.
— Эма? — повторил Кир. — Калгар и вархан я понимаю, а эма…
— Вода, — пояснил Денис.
— Значит: «водный патруль варханов». То есть они не за нами плывут, а патрулируют здесь.
— Заточа пикаграда. Заточа, порла. Барвархан.
— А «заточа» с «порлой» что означают?
— «Опасное» и «важное».
— Гидроэлектростанция — опасное место, — сообразил Кир. — Опасное и важное, то есть… ответственное, что ли? Охраняемый объект, короче говоря, поэтому здесь много патрульных.
— Наверное, так, — вздохнул Денис сзади. — У меня опять нога разболелась. От страха, думаю.
Они подплывали к «рыбьим садам», двигаясь наперерез течению. Льдины били в правый борт, Кир то и дело попадал по ним лопастью, отталкивал. Наконец он сказал:
— Денис, перегнись через борт и толкай их от лодки. Мешают грести.
— Я боюсь, что нас могут увидеть с мостков, — сказал ученый. Пыхтя, он навалился грудью на бортик и вытянул руки.
— Ничего, главное, не услышат, возле плотины сильный шум.
Бетонная стена метров на пять поднималась над водой, поверху шла ограда, за ней стояли обложенные мешками будки с торчащими из окон стволами — то ли больших пулеметов, то ли маленьких пушек. Между будками прохаживались часовые, на крышах горели прожекторы. Два самых ярких маленькими солнцами сияли на концах плотины, где высились угловатые здания с решетчатыми окнами.
Катер приближался. На носу его зажегся прожектор, желтый луч ударил вдоль плотины. Гул воды, скрип и стук льда уже почти оглушали.
— Они нас вот-вот заметят! — крикнул Денис. Он пыхтел и фыркал, отталкивая льдины от борта, и все равно Кир едва мог грести. Пришлось вытащить весло из уключины, выпрямиться и опускать лопасть в воду вертикально.
— Ата! — Мариэна показала на низкий бетонный выступ, торчащий из воды возле сетки «рыбьего сада».
— Туда! — пояснил Денис.
— Что это? — спросил Кир. — Отсюда не могу разобрать.
— Греби туда! Прожектор с катера вот-вот осветит нас!
— Ладно, не ори, вон люди на пирсе, могут услышать.
Еще несколько взмахов весла — и Кирилл понял, что они приближаются к верхушке широкой бетонной трубы, немного выступающей над водой. Слева, справа, у пирса и под ближайшим настилом виднелись другие трубы.
— Парги! — крикнула Мариэна.
Луч прожектора почти осветил лодку, которая подплыла к трубе. Отразившись от пирса, волна ударила в борт, сильно качнула посудину. Нос врезался в бетон.
Перед этим Мариэна, бросив весло, выпрямилась — и не смогла удержать равновесие. С тихим вскриком она кувыркнулась через борт. Плечом и головой ударилась о льдину, та накренилась, девушка заскользила в воду.
Нагнувшись, Кир ухватил ее за плечи, потянул обратно.
— Да что же вы делаете! — Лодка закачалась, когда мимо пробежал Денис, позабывший о раненой ноге.
Течение поволокло посудину дальше, но потом она остановилась. Вытаскивая Мариэну из воды, Кирилл оглянулся: Денис сидел на стенке трубы верхом, придерживая лодку здоровой ногой и одной рукой.
— Сюда, быстрее!
Из ссадины на виске Мариэны сочилась кровь. Девушка обхватила Кира за шею, он ее — под мышки, рывком поднял и сам едва не свалился в воду.
— Здесь скобы! Быстрее, мне трудно удерживать!
— Всё, отпускай! — с этими словами Кирилл шагнул с лодки на край трубы.
Мариэна повисла на нем, он начал заваливаться назад, взмахнул свободной рукой, но тут терианка уперлась подошвами в бетон, и Кир сумел выровняться.
Отпустив лодку, Денис полез вниз. Кирилл, держа Мариэну за руку, присел и поставил ногу на верхнюю скобу.
После дороги Максар не успел ни поесть, ни даже помыться — сразу отправился к коменданту будущего Центавроса. Темник Эйзикил остался в лагере вместе с машинами, но прежде, чем командер ушел, старик заставил его снять повязку и долго колдовал над поврежденной частью лица, мазал противоядием, пинцетом вытаскивал из кожи остатки картечи, зашивал рваные раны, заклеивал медицинским воском… Он не использовал обезболивающее — и Максар знал почему. Это была проверка. Немного оскорбительно, хотя командера и самого интересовало, сможет ли он выдержать всю процедуру без вскрика, без стона, поэтому он простил Эйзикила.
Правый глаз еще видел, хотя, если прикрыть левый, мир затягивали зыбкие тени. Эйзикил не ответил, восстановится ли поврежденный глаз, но Максар решил, что этого никогда не будет, — наоборот, скорее всего, тот через некоторое время окончательно умрет.
Старик наложил новую повязку. Максар сменил китель и пошел к коменданту.
Помещение, где разместился Коста бер’Мах, охраняли двое бойцов из клана крюкеров, основанного в незапамятные времена легендарным «безумным воином» — Батангой бер’Крюком. Он был знаменит тем, что двумя своими секирами с лезвиями в форме расправленного крыла летучей мыши в битве за Висячий город убил двести двадцать два Проклятых, а после, обессиленный, заснул прямо на поле боя и захлебнулся в крови лежащих вокруг врагов. Почти все легенды варханов про героев прошлого, живших в славное время до Веков Тени, были простыми и кровавыми.
Крюкеры носили доспехи из прессованной кожи, покрытой слоем высохших силикатов из опасных горных районов Терианы, «мягкого железа», как его называли темники. А еще — шлемы в виде головы ящера, с решетчатой пастью-забралом и узкими глазницами. Вооружены они были разрядниками, на стволах — лезвия, как у секир.
Максара внутрь сразу не пустили, заставили ждать в коридоре, и он подошел к окну.
Трехэтажный дом, под крышей которого находился командер, оставался единственным пока еще целым зданием на месте будущего Центавроса. На подземном его этаже работал купольный генератор, запитанный от автономных дизелей. Вскоре вокруг Центравроса завращается множество ветряков, поставляющих энергию не только генератору, но и Святой Машине.
Здание стояло точно в центре бетонного квадрата, занимающего не меньше полутора местных кварталов, по которому сновали сотни рабов, манкуратов, мастеров и надсмотрщиков. Работали машины; гул голосов, лязг, рев моторов, гудение и стук сливались в гимн Центравросу, гимн самой Орде, мерно идущей по Великому Пути, — гимн, который пел покоренный народ нового мира.
