Миши среди них не было.
– Буйволов не вернулся? – осведомился Кречетов.
Взгляд его мгновенно обежал двор, словно полковник надеялся увидеть здесь есаула.
– Нет, – первым ответил Бестужев.
Он сразу отметил про себя, что казаки так и не расстались с винтовками, словно готовились спешно идти обратно.
– А Селах? – Кречетов спрашивал коротко, явно экономя время.
– Наверно, у себя дома. Вот, прислал нам обед.
– К черту! Что они решили на сходе?
– Ничего. Насколько понял, мнения опять разделились, и ни одна группа убедить никого ни в чем не смогла, – презрительно скривился Бестужев.
Подобные всеобщие говорильни он не принимал и не понимал.
– Где Миша? – воспользовавшись паузой, влез в разговор профессор.
– Похищен, – как нечто само собой разумеющееся сообщил полковник.
– Как? Кем?! – Мюллер выглядел ошарашенным.
Профессор снова все позабыл. И предутреннюю перестрелку, и, похоже, даже то, что они находятся на неизведанной доселе территории. Поэтому и фраза о похищении произвела на него эффект разорвавшейся бомбы.
– Очевидно, теми, кто нападал на селение, – отозвался полковник. – Ладно. Придется просить помощи у Селаха.
Видно было, что Кречетов здорово сомневается, получит ли ее, или аборигены вновь устроят собрание. Да только в данном случае без хотя бы одного проводника не обойтись.
Еще Буйволов где-то задержался!
Как бы ни хотелось двигаться на освобождение Миши, но для начала пришлось отобедать. Как профессиональный военный, начальник экспедиции прекрасно знал: без еды нет силы. И кто же может сказать, когда иначе доведется подкрепиться? Да и в любом случае требовалось дождаться Буйволова с лошадьми.
Разумеется, часть обеда была оставлена для не вернувшихся казаков. Как иначе?
И в любом случае требовалось увидеться с Селахом.
Самый богатый человек селения оказался легок на помине, и объявился сразу после обеда. В замкнутых мирках новости разносятся быстро, потому вводить в курс дела хозяина не потребовалось.
– Большинство жителей против ответного нападения, – сразу объявил Селах. – Против нас действовали хитчи, а у них очень большое селение. Нам с ними не справиться. Их глава, Абдул, один из самых великих воинов гор. Он даже как-то дал публично слово, что признает над собой того, кто сумеет одержать верх в поединке с ним. Люди не хотят рисковать, хотя горят жаждой мести. Надо посылать гонцов в город. Может, мейр сумеет как-то повлиять на соседей.
Но никакой убежденности в голосе Селаха не чувствовалось. Сам он явно принадлежал к воинственному меньшинству, только был вынужден прислушиваться к мнению жителей селения.
– Насколько вероятна помощь? – спросил Кречетов.
Перевода можно было не ждать. Виноватое выражение лица Селаха сказало больше любых слов.
– Нам нужен хотя бы один человек, который бы знал дорогу к вашем хитчам, а еще лучше – само селение. Мы готовы заплатить ему за помощь, – спокойно объявил Кречетов.
– Зачем? Это безумие. Хитчи – умелые воины.
– В их руках – участник нашей экспедиции и подданный Белого царя. Мы не имеем права оставлять его в плену, – как само собой разумеющееся, пояснил полковник.
– Вас очень мало… – в глазах Селаха мелькнуло невольное уважение. – Вас просто убьют.
– Воюют не числом, – усмехнулся полковник.
Он покосился на куривших у забора казаков, затем смерил взглядом Бестужева.
Последний выглядел чуть возбужденно, но ни малейшего страха в нем не чувствовалось. Да и как бояться представителю древнего рода? Предки такого не простят.
Бестужев напрочь позабыл о собственном отношении к студенту. В данный момент для гвардейца было важнее, что это был свой. Сам факт похищения подданного Императора понуждал к ответному действию. Врагов надо ставить на место сразу, только тогда они будут уважать и тебя, и твое Отечество.
Селах разродился достаточно длинной речью, однако Бестужев поморщился в ответ и переводить не стал.
– Что он сказал? – пришлось вмешаться Кречетову.
– Вы бы могли вступить с похитителями в переговоры о выкупе, – неохотно перевел гвардеец. – И что-то об обычной цене в здешних краях, но в их деньгах я ничего не понимаю.
В представлении Кречетова выкуп был вещью в принципе приемлемой. Но только в принципе. Заплати один раз – и аборигены будут нападать при каждом удобном случае, норовя использовать тебя как дойную корову. А вот силу уважают везде.
Если бы при нем была сила! Казачья полусотня способна справиться с любым количеством местных разбойников. Пусть индивидуальная выучка у аборигенов не хуже (в чем еще надо убедиться), казаки сильны своей спайкой и умением действовать как единое целое. Им бы еще могла противостоять регулярная часть, только нет таковых в здешних краях.
Как нет рядом и заветной полусотни. И дернул же черт разделить экспедицию! Сейчас бы никаких проблем с вызволением не было. А скорее всего – и не надо было бы никого вызволять. Вряд ли Миша сумел бы незаметно выйти за пределы лагеря, когда в нем было бы чуть больше человек.
Ладно. Сожалениями делу не поможешь. Непобедимый русский полководец любил повторять, что воюют не числом, а умением.
Еще бы Буйволов поскорее вернулся!
Кречетов посмотрел на замершего в ожидании Селаха и спросил:
– Так как насчет человека? Кто-нибудь согласен довести нас до селения хитчей?
Мишу везли с завязанными глазами. Зря. Воздвиженский в нормальном состоянии частенько не мог запомнить дороги, а уж тут после случившегося он вообще не разглядел бы, где они проезжают в данный момент. Но похитители этого не знали, и бедному студенту пришлось из-за чужого незнания терпеть дополнительные неудобства.
Что-то спросить он боялся. Перед мысленным взором продолжали стоять спокойные, без картинных гримас, лица разбойников и их холодные равнодушные глаза. С такими глазами убить человека – все равно, что муравья на дороге раздавить. Спустя мгновение даже не вспомнишь.
Быть раздавленным муравьем Михаилу не хотелось. Лишь когда неудобства пути: чересчур сильно связанные руки, непривычное седло, с которого он постоянно сползал, отбитый зад, – пересилили душевные терзания, студент понемногу стал отходить от полученного шока. Отходить не в том смысле, что обрел способность спокойно мыслить, а в том, что новые физические страдания напрочь заслонили недавние страхи. Не думалось даже о том, что жизнь находится под угрозой. Вообще ни о чем не думалось, как и ничего не хотелось. Только остановки движения и хоть какого-нибудь покоя и относительной свободы. Возможности шевелить руками, например. А то ведь совсем затекли, да в придачу ноют, словно отмороженные.
