Ехали рысью. Недолго, впрочем.
– Тихо, господа! Кажется, поют?
Переглянулись Вершинин с вахмистром, кивнули разом. Что спрашивать, ясное дело, поют! И не просто, не про полтавского соцкого – душевно распевают, по-церковному.
– У пгавославных имеет быть пгаздник? – шепотом уточнил фон Клюгенау, лихорадочно вспоминая календарь.
– Видать, – только и вздохнул вахмистр. – Ох, господин ротмистр, какой уж в таком лесу календарь!
– Белозерские святки, тульские колядки, сибирский Велик-пост!
Штабс-капитан полностью разделял его сомнения.
– Впегед! Шагом!
Тронулись и сразу поняли: шире стала дорога. А после и вовсе исчезла. Была дорога – полем обернулась.
Широкое поле, до горизонта. И не пустое.
7
– Доброй ночи, панове! И вам, и родне всей вашей!
– Добгой ночи, господа!
Приложил ротмистр руку к козырьку и головой покачал. Было отчего: там пусто, тут густо. Идет толпа ночным полем к церкви, а еще одна с края противоположного тянется. Чуть не все поле в шапках и очипках. Мерно шагают, не спешат, поют негромко, по сторонам не смотрят. Только ближние самые поздних гостей заметили. Вежливые – первыми шапки сняли.
– Не большевики, – рассудил фон Клюгенау, постепенно успокаиваясь. – Но и не нужные нам Ольшаны. Обидно, конечно…
Ударил колокол – глухо, словно из-под земли.
– …Зато имеем полную возможность получить необходимые сведения.
– Уезжать, уезжать надо! – внезапно засуетился хорунжий. – Ой, трэба, панове! Ой, що зараз будэ!..
– По-великогоссийски излагать! – скривился ротмистр. – Штабс-капитан, опгосите абогигенов!
Вершинин изумленно поглядел на начальника, пошатнулся, попытался слезть с коня…
Получилось, хоть и с третьего раза.
– Лично загублю, паникег! Без всякого тгибунала! – шептал фон Клюгенау замершему в седле вахмистру, наблюдая, как пошатывающийся Вершинин беседует с «абогигенами». – Слышите, вахмистг? Загублю!
– Так загубили уже нас всех! – махнул рукой тот. – Помните, о чем красный дед толковал? Видать, колоброд даже гаплыка горше.
Потянулась рука ротмистрова к эфесу, но спас вахмистр паникерскую свою голову. Не сам – штабс-капитан Вершинин помог. Доковылял обратно, вцепился в край седла, чтобы в пыли не растянуться.
– Докладываю! Ольшаны не здесь – впереди, как мы и ехали вначале. Тут – Мертвецкий Спас. Церковь такая, господа. Покойники данного уезда получают духовное окормление… Эх, водки бы!
Не выдержал фон Клюгенау – ударил коня каблуком в бок. Если неправда, если опять философский бред, не посмотрит, что они с Сергеем фронтовые друзья!
Недалеко проехал – и десятка саженей хватило. И раньше бы сообразил, но темнота мешала. Что ночью различишь, кроме шапки и очипка? А как подберешься ближе, как наклонишься в седле…
Майн готт! Майн либер, либер готт!..
Вздохнул ротмистр безнадежно, по сторонам поглядел и внезапно для себя встал в стременах.
– Господа! Прошу простить! Я – офицер Вооруженных Сил Юга России…
Вовремя «р» появилось!
– …Не хочу мешать вашему вечному покою, но если имеются живые… Прошу вас, очень прошу, отзовитесь!..
– Та есть, есть, пане! – прошелестело слева. – Как не быть?
– Вы и есть живой. Пока що… – справа.
– То не тратьте сил, пане зацный! – Вежливый остов в истлевшем каптане поклонился не без старинного изящества. – Присоединяйтесь, привыкать вам пора!
– Имею честь быть лютеранином! – железным голосом прохрипел Клюке фон Клюгенау. – За предложение, однако, спасибо. Всего наилучшего, господа!
И – подбросил руку к козырьку.
8
– Разве ты не понимаешь, Георгий? Революция – не политика, не штабная карта с синими и красными стрелами! – шептал штабс-капитан на ухо своему другу и начальнику. – Революция – действительно потрясение основ!
– Потгясение! – только и вздохнул фон Клюгенау. – Поэтический обгаз, не больше.
Горели костры, прогоняя тьму. Отдыхал отряд – и люди, и кони. Пристроились у огонька уставшие офицеры. А ночь все тянулась, тянулась, и не было ей предела.
– Сегодня ты видел этот… образ. Наша жизнь, привычная, такая дорогая нам жизнь, – не только земля и города, не только церковь и люди. Она – нечто неуловимое, духовное, восходящее к самому Небу. И одновременно – страшное, адское. Обычно все эти слои, видимые и невидимые, почти не соприкасаются, текут параллельно. Революция… В революцию все смешивается, рушится привычный Космос, жизнь теряет структуру, скелет. Вот и происходит со всеми нами, со всей жизнью нашей… колоброд.
Хотел возразить ротмистр, в огонь неровный поглядел. Не возразил.
– Хочешь сказать, что в эту ночь нам все показали… наглядно?
– Показали, – кивнул Вершинин. – Боюсь, еще не все, самое интересное впереди… А я тут прикинул, где все-таки началась заваруха – в Государственной Думе или вот в таком лесу? Обидели священник или урядник очередного деда-колдуна…
Снова смотрел в огонь фон Клюгенау. Думал. Долго думал.
– Стгашная месть?
– Страшная месть.
9
– Город! Ольшаны там, вашбродь. Христом-богом, город!
Закусил губу ротмистр Клюке фон Клюгенау, прижал руку к груди, усмиряя холодное остзейское сердце. Прорвались! Все-таки прорвались!
– Искали Казань, нашли леща да тарань, – начал было Вершинин, но ротмистр лишь локтем дернул. Хватит философии, в атаку пора!
– Гека есть, гебята? Мост есть?
– Та-а-ак точно-о-о!
Встрепенулся отряд, долгожданные слова услышав. Повеселели бойцы, обо всем лишнем забывая. Чего ждем? И так всю ночь проездили, проплутали!
Всю ночь? Поймал фон Клюгенау руку штабс-капитана с циферблатом светящимся, поднес к глазам… Ерунда, Вершинин спьяну просто часы не завел!
– К мосту! За мостом – в лаву! Шашки подвысь!..
Эх, чубарики-чубчики! Не поможет тебе, господин Химерный, колдовской колоброд. Ничего не поможет! Скольких уже таких к большевистской бого-душу-матери отправили, теперь и твой черед пришел вместе с красным Мамаем!
– Вперед!
Вот и «р» на месте!
– За матушку Р-р-россию! Впер-р-ре-е-ед!!!
10
Одэжи вжэ було б нэ трэба,
Панам нэ трэба кунтушив,
Ходылы б, як святи по нэби,
В одных сорочках, бэз штанцив…
Грустно звучала малороссийская песня – долгая, бесконечная, как эта ночь. Устал отряд. И если бы только устал!
Еле шагали кони, едва не падали с седел люди.
– А казино ничего, – равнодушным голосом заметил фон Клюгенау. – Пгистойно, чисто, пгислуга вежливая. И кгасных нет. Если бы не пгиказ, я бы, может, и остался. А ты видел хогунжего, хохла хитгого? Так и бгосился, подлец, штандагт петлюговский лобызать!.. А мне этот… телевизог больше по душе пришелся.
