Смутная повесть! Уже потому, что пленницу не убили, как весь остальной экипаж, – значит, захватчикам что-то было нужно от нее? Что же именно? Дарт полагал, что тут имеется связь с балата и целью путешествия пресветлой ширы, но такие темы у них считались запретными. Настаивать он не мог, памятуя о своем обете: кормить, защищать, не лезть с расспросами – ну и, конечно, одаривать жизнью в синее время. Но думать ему не запрещали, и многое в этой истории казалось ему непонятным.
Удивляло и то, что Нерис время от времени называет его маргаром и смотрит с внезапным подозрением. Судя по шкуре, что пошла на ее мешок, маргар мог оказаться крупной тварью, ибо и сам мешок был основательным; если приставить к нему лапы с когтями и голову с клыкастой пастью, вид никакого доверия не внушал. Что-то похожее на пантеру, тигра или льва, которых Дарту случалось видеть в анхабских заповедниках, – их доставили с Земли, включая жирафов, слонов и всевозможных копытных, вроде быков, ослов и лошадей. Вся эта живность когда-то пропутешествовала вместе с ним – вернее, с его замерзшим трупом, но, по утверждению Джаннаха, тут имелась разница: на Анхаб везли не тела животных, а лишь генетический материал, необходимый для клонирования.
Нерис прекратила играть с мотыльками, и их освобожденный рой понесся к берегу.
– Ты можешь всех зачаровать? – спросил Дарт, провожая взглядом облако трепещущих крыльев и блестящих хрустальных головок. – Любое животное?
– Нет. Одни безмозглы, другие слишком умны и хитры. С маргаром бы ничего не получилось и с водяными червями тоже.
– Но как ты это делаешь?
Она усмехнулась, облизала губы языком.
– Это нетрудно. Простая забава… Ей учат молоденьких шир, еще не знающих, как обращаться с кристаллом.
– С кристаллом?
– Ну да. С тем, который погружает в вещий сон… Но и это не самое трудное. Тяжелее всего вызвать умерших и понять, что ими сказано. Или показано… Ведь эти картины видит другой человек, а шира – лишь помогает ему в беседе с предками. Но если ты хочешь с ними поговорить…
Дарт замотал головой.
– Оставь моих предков в покое, сиятельная госпожа, и поверни к берегу. Там что-то любопытное.
Левиафан, повинуясь команде, приблизился к береговому обрыву. Здесь зияла огромная овальная воронка в сотню шагов диаметром, словно что-то тяжелое, стремительное рухнуло на границе суши и вод, взрывая песок и землю и круша деревья. За верхним краем этой ямы виднелись поваленные стволы, переломанные ветви и кустарник, хаос пней, торчавших, как клыки дракона, кучи гниющих листьев и валуны – их, вероятно, швырнуло вверх в момент чудовищного удара. В ту половину воронки, которая оказалась в воде, засасывался песок, ее заваливали камни, но она еще была глубокой; в мутном зеркале вод маячила перекореженная, изломанная конструкция, а над ней, точно трава над могилой, колыхались белесые водоросли, напоминавшие обрезки толстых шлангов.
Нерис, привстав и опираясь коленями о борт, глядела на берег. Губы ее дрожали, на лице все явственней проступало выражение ужаса.
– Что… что тут случилось? Такого не бывает даже во время балата, клянусь Предвечным! Трясутся горы, бьют молнии, но потом… потом просто дыра в земле… глубокая, но не такая, как здесь…
– Наверное, не такая, – согласился Дарт и, выхватив клинок, отсалютовал праху своего корабля. Сердце его переполнила горечь; он думал о Марианне, словно о живом существе, вспоминал ее негромкий мелодичный голос, тени, скользившие по глазам-экранам, кресло в пилотской кабине – будто колыбель, в которой она его баюкала. Когда он вернется, ему дадут новый корабль, однако новое не всегда лучшее. Друзья хороши старые; они как бургундское вино, что зреет год за годом, наливается силой и крепостью, хранит ароматы былого…
Бургундское вино?
Он замер с поднятым клинком, будто его поразила молния.
Бургундское! Он вспомнил, вспомнил! Бургундия – так называлась страна к востоку… от чего?.. От главного города королевства, от Парижа, подсказала вдруг пробудившаяся память и снова смолкла, точно над сундуком с сокровищами опустили крышку. Несколько мгновений он мучительно соображал, с кем и когда ему доводилось пить бургундское, потом печально вздохнул, образы ускользали, и только развевающиеся плащи да шпаги, символ былого союза, мелькнули перед ним.
Пальцы Нерис коснулись его локтя.
– Не молчи, маргар! Ты знаешь, что здесь случилось? Знаешь? Ответь мне!
Дарт глубоко вздохнул.
– Вспомни, ма шер петит, мои слова о солнцах, что светят в холодном мраке – там, над нами, за гранью голубых небес… Я прилетел с одного из них, и здесь, в воде, покоятся останки бхо… бхо, который перенес меня сюда и рухнул в пламени на этот берег. Грустная история, не так ли?
Женщина окинула его недоверчивым взглядом.
– Может, ты и говоришь правду, но в вещем сне я не видела других солнц, кроме этого, – откинув голову и прищурившись, она уставилась в зенит. – Очень жаркое… не верится, что ты прилетел оттуда… Но если и так, то почему ты горюешь о бхо словно об умершей матери? Конечно, бхо, способное летать, – великое сокровище, но все же…
Левиафан вдруг качнулся под их ногами, и Нерис, вскрикнув от неожиданности, повалилась навзничь. В воде, под самой ее поверхностью, что-то бурлило и кипело; сквозь мутную речную прозелень Дарт увидел, как белесые водоросли-шланги все сильней и сильней раскачиваются меж останков Марианны, отрываются от дна и всплывают, быстро увеличиваясь в размерах. Он не успел еще этому удивиться, как над бортом поднялась безглазая голова с круглым отверстием пасти, ринулась к нему и жадно впилась в бок; мелкие острые зубы прокололи кожу, и ему показалось, что мышцы в этом месте немеют. Взмахнув клинком, он рассек тело отвратительного монстра, сорвал, вместе с частицей собственной плоти, помертвевшую голову и отшвырнул прочь. Но над бортами уже поднимались гибкие белесые тела, раскачивались, словно змеи перед атакой, и разевали пасти, усаженные рядами зубов. Их было больше сотни, и Дарт невольно ощутил, как спину обдало холодом.
– Водяные черви, чтоб их поглотил туман! Попали в самое их логово! – выкрикнула Нерис и бросилась к передней части их живого корабля. Ее руки порхнули над темными сгустками нервных узлов, левиафан дернулся, но белесые твари, будто сообразив, что добыча ускользает, вцепились в нее со всех сторон и начали рвать, не обращая внимания на пассажиров. Клочья серого мяса, исходившие серым дымом, поплыли по воде, и она еще больше помутнела. Левиафан затрясся; казалось, безголосое и беззащитное существо испытывает жуткие страдания лишь по той причине, что не в силах разразиться воплем боли.
