Но пушки на перевале и в самой Кангре молчат. Там, наверху, не видно ни единого дымка от костров, не перемещаются по узким горным тропкам солдаты. Но не видно и гражданских, их явно убрали из опасного места загодя, чтобы не путались под ногами. Только печет, выжимая пот и заставляя глаза болезненно щуриться, жестокое джайсалмерское солнце, плывет и дрожит воздух на раскаленных скалах, да метет пыль под конскими копытами горячий ветер из пустыни. А конники внаглую скачут к мосту… Чего медлят джайсалмерцы? Первая кровь — и у него, подполковника, будет алиби!
Будто подслушав его мысли, защитники перевала выстрелили залпом, потом еще несколько раз, беглым огнем. Заметалось в скалах эхо выстрелов, будто за первым залпом последовали другие, где-то вдалеке. За пропастью, в амбразурах башен и за валунами мелькнули короткие, колючие взблески мушкетных выстрелов. Взвизгнули пули… И стегнули иссушенную землю у самых копыт передних конников. Бахнула небольшая пушка, вроде фальконет, и земля чуть сбоку от колонны встала на дыбы. Никто не пострадал — но подполковник не сомневался: если бы джайсалмерцы захотели, они первым же залпом положили бы пол-эскадрона. Защитники перевала не начали войну. Они просто предупредили, что будет, если темесцы не остановятся. «Мы уже на позициях, — словно бы сказали незаметные в каменном хаосе предгорий стрелки. — Хотите пройти дальше — попробуйте. Но потом не обижайтесь!».
Похоже, все понял и Эйнфельд. Вновь затрубил горн, на этот раз играя отбой. Подполковник тронул поводья, и вскоре был на высоте, с которой начиналась атака, сюда же откатились и рейтары. Никого даже не зацепило, но по многим признакам было заметно: победа в бескровном бою осталась за джайсалмерцами. И в седлах сидят мешковато, как новобранцы, и пики клонятся наконечниками к земле, и пыльные, потные лица унылые и угрюмые.
— Сир подполковник, продолжать атаку — значит погубить весь вверенный мне эскадрон. Без пехоты и осадной артиллерии тут делать нечего.
— Сам вижу, — буркнул Меттуро. «Сколько же в Кангре, солдат? Если больше роты, вот так, в лоб, не прорваться. А ведь наверняка больше — слишком уж важная крепость… Надо что-то придумать, причем сейчас, пока они ожидают простого штурма». Командир полка повернулся к проводнику.
— Тут есть обходной путь?
— Да, саиб. Но я скажу только за деньги.
— Тебе же деньги ни к чему?
— Пока я говорил вам то, что вы можете узнать от других, это было так. А теперь я говорю вам то, что другие не знают.
Подполковник кинул в грязные руки отшельника увесистый кошель, проводник развязал его, достал монету, придирчиво попробовал ее на зуб.
— Она фальшивая!
— Больше не дам ничего, — огрызнулся Меттуро. — Будешь упираться — расстреляем.
— Ладно, жизнь дороже. Если пройти вон туда, ущелье сужается, дальше вообще кончается. Есть тропа по карнизу, потом она выходит в лощину поменьше. По ней можно дойти почти до самых ворот. Там есть заросшая кустами поляна, на ней можно отдохнуть перед боем… Правда, кусты низкие, воинов не заметят, только если они будут подбираться ползком.
«Дал бы настоящее серебро, — подумал отшельник. — Может быть, я рассказал бы о запахе, идущем от кустиков, особенно когда жарко и нет ветра, способного рассеять ароматы, и о собачьих костях на тропе. А так…»
— За Кангрой на тракте крепости есть?
— Только сам Джайсалмер. В двух милях от города есть удобный холм…
— Сколько идти в обход ущелья?
— Часа два, не больше. Еще полчасика будете идти по лощине. Только не пройдут там ни пушки, ни кони, ни повозки ваши…
— И не надо, — буркнул подполковник. Растаявшая было надежда забрезжила вновь. «На дорогу к крепости — два с половиной часа, — прикидывал он. — Если защитники все на перевале, а ворота открыты, на захват крепости — полчаса. До Джайсалмера восемнадцать миль. Пехота дойдет часов за пять-восемь, конница вообще за полтора-два. Атаки в Джайсалмере никто не ждет, ворота будут открыты.
Тогда так: взять Кангру, расчистить перевал огнем из крепости — и все на Джайсалмер. Конникам — захватить хоть одни ворота и удержать их до подхода главных сил, это три — пять часов. А если войска в городе попробуют отбить ворота? Там ведь четыре с лишним тысячи солдат, три полка, и еще человек пятьсот во дворце. Два эскадрона конников, четыре с половиной сотни непривычных к уличным боям людей без артиллерии, их не удержат… Чушь! Гарнизону найдется, чем заняться, если во дворце орудуют Бахадур и Фанцетти. Значит, будет им не до конников, по крайней мере пока с заговорщиками не покончат. Да и кто сказал, что весть о захвате ворот немедленно достигнет Валладжаха? В городе неразбериха, не поймешь, кто, кого и зачем режет. По крайней мере день в запасе у конников есть, этого хватит с лихвой. А дальше — занимаем город, блокируем дворец и устанавливаем контакт с Фанцетти. И Валладжаху останется сдаваться на любых условиях».
Меттуро прикинул возможные потери: если нигде не будет сбоев, они обещают стать смешными. А уж возможность разгромить государство за восемь часов — вообще представляется раз в тысячу лет. «Только так, и никак иначе!» — подумал он и поворотил коня. Самое опасное — обход и штурм Кангры, кому попало его не поручишь. Но не случайно полку придана отборная рота, собаку съевшая на таких хитростях. Официально вояки из Седьмого особого батальона числятся разведчиками, но с таким же успехом они умеют снимать часовых, стрелять из пушек, закладывать минные подкопы, взрывать амбары и травить воду в колодцах, сеять панику и распускать порочащие слухи. Много копий когда-то было сломано в Темесе командованием: спорили, стоит ли вообще воинам мараться в такой грязи. Но с каждым годом правота тех, кто говорил: «Стоит!» — становится все очевиднее. Говорят, уже и ствангарцы, признанные мастера сухопутной войны, формируют подобные части…
— Позвать капитана Сюлли, — распорядился подполковник.
Капитан Бернард Сюлли свое дело любил. Это тебе не пехтура, которой куда сказали, туда она и идет. В ночных рейдах, засадах и тайных диверсиях нет, и не может быть единого правила, если такое правило появилось — «разведчикам» смерть. Ибо если пехтуру захватят в плен и заставят рыть сортиры да траншеи, самое большее — пристрелят без затей, «разведчикам» на такое рассчитывать не стоит. Да и как еще поступать с теми, кто под покровом ночи режет глотки, взрывает амбары и травит воду в колодцах, по-подлому, из засады, отстреливает офицеров и творит другие непотребства? Сам Сюлли, будь он на месте тех, других, никогда бы не дал пленным «разведчикам» легкой смерти. Показательно бы убивал несколько дней кряду, чтобы никто и никогда не решился поднять руку на его ребят… Но у этих черномазых дураков нет ничего подобного, они воюют по древнему, как мир, кодексу чести. И, конечно, проигрывают.
