Вот бы запомнить, как это она так делала: р-раз! — и в Космосе очутилась! Может быть, еще как следует собраться с силами? Ну-ка: раз! Ну?
И в этот момент на ее колено опять запрыгнуло черненькое насекомое. У Магнолии даже дыхание перехватило от гадливости. Она попробовала отогнать это мерзкое существо, слегка махнув на него ладошкой. Нет, насекомое не прогонялось.
Она нетерпеливо дернула коленкой — и опять насекомое осталось на месте. Вот ведь упорное какое существо!
Собрав все самообладание, Магнолия тыльной стороной кисти правой руки чуть провела по бедру. И в испуге отдернула руку. Потому что насекомое не убежало. Оно тонкой черной полоской размазалось по коже.
— Фу, фу, гадость! — Магнолия подскочила, судорожно сдернула с подноса салфетку, принялась лихорадочно тереть по бедру. И по испачканной ладони. И опять по бедру…
Полоска оттиралась, но плохо. Надо же, как размазалось! Прямо в пыль — как кучка сигаретного пепла. А ведь она чуть-чуть провела!
Магнолия суетилась, все стараясь стереть пакостный след побыстрее, и вдруг подумала, что полчаса назад эти насекомые и не думали превращаться у нее на ноге в пыль. Каких-то полчаса назад…
Недоуменно поджав губы, она еще несколько раз провела салфеткой по бедру — и вдруг, ужаснувшись, бросила салфетку, отпрыгнула назад, да куда отпрыгнешь от собственной руки?
Особенно черными были кончики пальцев — будто сажей намазаны… Да и вся ладонь тоже. А от запястья к локтю рука хоть и была еще не черная, но уже и не такая, как обычно, — какая-то неестественно серая, неприятная — муляж, а не рука! Она ошарашенно оглядела свою руку, даже поднесла к глазам, чтобы получше рассмотреть, и заметила еще одну странность: рука, кроме того, что была черной, была еще и зеленая. Такая нежно-нежно-зеленая. Изумрудная, С ласковым перламутровым отливом. Даже вроде как прозрачная. И все это — отдельно от черноты. Чернота — сама по себе, прозрачная изумрудность — сама по себе. Такое впечатление, будто она эти два цвета видела разными глазами: черноту — левым, зелень — правым. А может — наоборот.
Проверить было легко. Она прищурила по очереди оба глаза, но изображение двоилось, даже когда был открыт только один глаз. А закрыла оба сразу — ничего не увидела. Как и положено.
Так, на всякий случай, она огляделась по сторонам: ничего больше не двоится? Вроде ничего не двоилось. Зато уж цвет и свет — все поменялось. Казематик окрасился багровым, адским колером, лампочка под потолком запульсировала, как фонтанчик венозной крови, и рядом с ней в воздухе, неподвижно, как стопудовая гиря, зависла небольшая жирная муха. При этом она совершенно не шевелила встопорщенными крылышками.
«Что ж это делается-то? — ошеломленно подумала Магнолия. — Я что, время остановила, что ли?»
Бордово-кровавые лампочки равномерно-тревожно моргали под потолком, было невозможно тихо.
Магнолия мотнула головой, отгоняя наваждение, отступила на шаг — но наваждение не кончилось. Красноватый сумрак еще более сгустился, лампочка мигнула совсем лениво, и только зеленый фонарик ее правой руки разгорался все ярче неземным великолепным свечением. Магнолия оглядела собственную руку, затаив дыхание, как некий невесть откуда взявшийся фантастический предмет. И точно! Какая-ж это рука? Образование изумрудного цвета напоминало скорее даже не руку, не конструкцию из костей, живого мяса, теплой крови — а что-то вроде искусно сработанной перчатки, наполненной клубящимся зеленым туманом. Туман переливался, опалесцировал, на доли секунды становился почти прозрачным, и тогда сквозь него можно было различить — нет, не стены карцера, не зловеще-красную лампочку под потолком… Там было видно что-то другое… Магнолия сначала даже и не поняла, что именно. Прищурилась, пытаясь разглядеть… Вроде — море? Как будто волны. Огромные, пенные. Проходят чередой, странно сдвинутыми блестящими горами. Или это горы и есть? — только содрогающиеся в титаническом землетрясении, в неведомом катаклизме?
Магнолия смотрела сквозь руку и не могла наглядеться. Что бы это ни было — это было красиво. Никаких тебе стен, никаких дверей — буйство, удалая сила, свежесть — вот чем веяло от зеленовато-туманного (как зеленовато-дымного) мира.
Магнолия чувствовала свою сопричастность этому миру: ее ладонь была как открытое окно туда. Куда? В иное измерение? В иную Вселенную?
В затхлой атмосфере ее каземата вроде даже повеяло озоном…
Магнолия глубоко, прерывисто вздохнула — открыла окно пошире. Как это получилось — она не могла объяснить. Но получилось ведь! И зеленоватая прозрачность потекла по руке дальше — к локтю.
Магнолия проверила другую руку — там тоже слегка начали зеленеть (и одновременно чернеть) кончики пальцев. И никаких неприятных ощущений. Только все вокруг как-то накренилось. Магнолия ощутила вдруг, как нелепо стоять, наклонившись к горизонту — вроде Пизанской башни.
Она попыталась выровняться, принять вертикальное положение и вместо этого свалилась на пол. Пол торчал под углом в тридцать градусов палубой тонущего корабля. Она попыталась приподняться, но вместо этого завалилась окончательно. Что-то в геометрии мира было не так.
Она лежала лицом вниз, и перед глазами разливалось изумрудное сияние рук. Подняв ладони к глазам, она придирчиво вгляделась в открывающуюся через них панораму. И, кажется, поняла, в чем дело. Хоть и трудно было уловить в той дымной, беснующейся каше, но эта линия была, и она явно не совпадала с земной. Две линии двух горизонтов, пересекающиеся, как ножи приоткрытых ножниц, готовы были ее разрезать. Вон руки уже по локоть в том зеленом мире. Надо бы, наверно, прикрыть чуток створку окна, а то еще, чего доброго, вывалишься туда ненароком…
Открыть оконце было просто — а сейчас створка неведомого входа в другой мир что-то не хотела поддаваться. Магнолия тужилась, напрягалась изо всех сил, корчась на полу. Она даже, кажется, ползла, инстинктивно пытаясь взобраться по грязным, накренившимся неизвестно куда доскам. Однако для того мира, в который она понемногу соскальзывала, здешние ее усилия не имели никакого значения. Невыносимо тяжелые створки, которые она так легкомысленно стронула с места, разъезжались уже сами по себе. Распахивались все шире… И через открывающуюся щель — туда, в ледяную зеленую кашу — стала мало-помалу перетекать энергия, масса, вещество, пространство — все, что имелось здесь, в земном мире. Сначала тонкой струйкой, потом все шире, все быстрее.
С исступленным подвыванием потек воздух, устремляясь в зеленоватую прозрачность ее пальцев. Мимо лица пронеслась пропыленная нитка паутины и, соприкоснувшись с кожей ладони, исчезла. Как растворилась.
