в грудь и строго посмотрела ему в глаза. — Если ты меня бросишь, я найду тебя и прирежу, понял⁈ Буду резать и плакать.
— А плакать-то зачем? — приподняв бровь, спросил Макс.
— Потому, что люблю.
— Как и я тебя, а потому выбрось из головы всю эту чушь, про «бросишь» и остальное.
— Где ты так с девушками говорить научился? Я прям сразу успокоилась. Может, ты ловелас?
— Пф-ф-ф, что значит «может»?
И Анфиса не выдержала. Вначале прыснула, а затем залила комнату звонким хохотом. Ей было хорошо. Так хорошо, как никогда в жизни. И больше всего она боялась разрушить этот момент. Казалось, одно неверное слово и всё исчезнет, растворится, оставаясь крохотным воспоминанием, похожим на полузабытый сон.
Макс будто чувствовал, что не стоит затевать серьёзного разговора. Впрочем, ему тоже было хорошо, а потому не хотелось портить настроение. А оно однозначно исчезнет, перестанет витать лёгкой дымкой. Однако вопросы периодически тянули в серую, мрачную реальность. А от ответов, казалось, зависит очень многое, если не всё. И Анфиса первой спасла ситуацию.
— Ты вроде о чём-то поговорить собирался?
— Думаешь, сейчас подходящий момент?
— Подозреваю, что для твоего разговора подходящих моментов быть не может.
— Я об отце твоём спросить хотел.
— Ну я как-то так и думала.
— Всё-таки слышала?
— Макс, ну ты ведь и сам таким же слухом владеешь, а Грог тогда не особо и таился. Я думаю, он хотел, чтоб я слышала. Да и документы ты так удачно в тот день на пол швырнул. Неужели считал, что я в них не заглянула, когда поднимала?
— И, как всегда, молчала.
— Отвали, а? Пора бы уже привыкнуть, что я не сильно-то откровенничать люблю.
— Расскажешь?
— Да. Здесь особого секрета нет…
* * *
Мне тогда девятнадцать исполнилось, когда всё началось. Сейчас я так и замерла в том возрасте, но об этом как раз не жалею. В первую ночь мы, как и все, прятались дома, а на следующий день отправились на выход из города. Творилось что-то невероятное. Людей убивали прямо посреди белого дня, на глазах у прохожих. Все стремились набить карманы и рюкзаки, а те, кто не успевал, пытались отобрать у первых. Я никогда в жизни ничего подобного не видела. Мир за одну ночь сошёл с ума.
Отец был спокоен. Впрочем, он всегда был таким: строгим, дисциплинированным, с излишней педантичностью к деталям. Я знала, кем он работает, да он и не скрывал. Хотя мы никогда об этом не говорили. Тема работы, когда он возвращался из командировок, находилась под строжайшим запретом.
Мама ушла, когда мне было лет пятнадцать. Не выдержало сердце. Отца не было на похоронах, срочный выезд, от которого снова зависела безопасность государственных интересов. Так я осталась предоставлена сама себе. Денег хватало, чтоб в отсутствие отца я ни в чём себе не отказывала. Затем внимание мальчишек, первые дорогие подарки… Нет, я не была шлюхой или содержанкой. Скорее, расчётливой сукой, которая действует лишь в собственных интересах. Наверное, эта черта характера досталась мне от него.
В тот день мы двигались сквозь толпу, словно нож через горячее масло. Он чётко и точно понимал, что нужно делать, будто только и занимался тем, что выживал всю жизнь в подобных условиях. А вот меня сковал страх. Ну а что я видела в своей жизни? Я ведь даже не дралась никогда. И тут вдруг такое!
Но отец действовал, словно машина. Никто даже не посмел на нас косо посмотреть, не то, что попытаться отнять вещи.
Из города мы выбрались. Затем очень долго шли пешком. Я стёрла все ноги в кровь, но его это не волновало. А когда я впервые упала и разрыдалась, отказываясь продолжать этот бешеный марафон, он нёс меня на руках. Остановились, лишь когда начало темнеть, но кто же знал, что именно тогда, как раз и нужно было бежать во всю прыть. Ночь взорвалась человеческими криками. Это было настолько страшно, что невозможно представить. Сердце рвалось наружу, в ушах гудело от постоянного пребывания адреналина в крови.
И нам снова повезло. Хотя вряд ли холодный расчёт можно назвать везением. Ведь мы отделились от основной толпы, спрятались в лесу. До нас попросту никому не было дела, потому как иные пополняли свои ряды. Их интересовало количество.
Но везение быстро закончилось. Примерно на третью ночь мы нарвались. Их было слишком много, а обычные пули не помогали. Отец дрался, очень долго и безжалостно. Он ломал кости, шеи, выбивал зубы и резал. Этот чавкающий звук, когда нож входит в плоть, я не забуду никогда. Вот только всё было тщетно. Спустя десять минут боя его вырубили, а мне перегрызли глотку. Они специально не стали убивать отца. Хотели, чтобы он видел, что со мной стало, а заодно и должно было произойти, когда взойдёт солнце. Наверняка даже хотели, чтобы я сама на него набросилась, после того как восстану. Однако всё произошло иначе.
Видимо, отец знал, что я не мертва окончательно, а также, что будет после моего воскрешения. Он связал меня, а ещё слил с себя пол-литра крови. Вот только он понятия не имел, что сделает со мной солнце. А главное, даже не подозревал, что я начала слышать голоса. Только спустя пару месяцев, я поняла: так со мной пытаются общаться другие.
Всё это время мы скитались. Он убивал для меня и поил кровью. Даже не знаю, кто из нас больше охотился на людей. Но главное было в том, как он это делал. В ход шло всё, ловушки, выжидания в засадах, спонтанные нападения. Началась война, которая охватила всех и каждого. Но ни он, ни я в ней не участвовали, мы просто блуждали по миру, в поисках любого, даже самого крохотного уголка, где будет спокойно.
Отец быстро узнал, что способно убить подобных мне. Я научилась слышать сердца, и вскоре мы превратились в идеальную машину смерти. Стали командой, которой попросту нет равных.
Спустя пару месяцев за нами пришли. Изменённые быстро поняли, что от нас двоих можно получить больше пользы от живых, нежели мёртвых. В тот день голоса в голове стали просто невыносимы. Я возненавидела всё живое, несколько раз пыталась броситься на отца, но это было сродни тому, как атаковать стену. Именно в этот момент появились те, кто правил балом.
Разговор длился долго, и в итоге отец согласился работать на нас. Да,
