— Дай ему воды. — Посмотрев, как Грон осторожно пьет, маленькими глоточками, полоская рот, он одобрительно кивнул и, дождавшись, когда он закончил пить, спросил: — Работал в кузне?
Грон молча кивнул.
— Заметно. — Хозяин повернулся к надсмотрщику. — Эй, Кривоногий, пожалуй, ты провернул неплохую сделку, может, в следующий раз послать тебя покупать железо и медь? — И он громко заржал, перекрывая гулкие голоса остальных обитателей кузницы. Отсмеявшись, он скинул с себя вонючую коламу, сунул ее в корзину у входа и, приподняв огромный шестиведерный чан, наполненный колодезным рабом, опрокинул его содержимое на себя.
Раб-бадья безучастно смотрел, как на полу разливаются результаты его дневных трудов, — видимо, такая картина была привычной. Хозяин звучно выпустил газы из желудка, похлопал себя по объемистому животу и вышел из кузни. Рабы опустились на пол у своих мест.
— Откуда ты, новенький? — окликнул кто-то.
— С ситаккской галеры, — усмехнулся Грон.
— Это мы слышали, а как попал к пиратам?
Грон грустно мотнул головой. Здоровенный чернявый раб, работавший молотобойцем за соседней наковальней, махнул рукой:
— Не лезь к человеку, захочет — расскажет, ему еще отойти надо, сам знаешь, каково на ситаккской галере: эти шакалы друг другу готовы глотки перегрызть, а пленнику…
От двери послышался шум, потом на пороге возникла дородная девица в добротном платье, с губами, подмазанными соком кленеи, и подведенными сажей глазами. Оглядев кузницу, она заметила Грона, и ее губы растянулись в улыбке, показав мелкие острые зубки.
— Э, да у нас новенький.
— Ягана! — со двора раздался зычный голос хозяина, но девица, не обратив внимания, подошла к Грону и провела рукой по его груди:
— Да ты симпатичный, — она зазывающе засмеялась, — и такой молоденький…
Со двора снова послышался рев хозяина. Девица надула губки и поморщилась, но тут же сладенько улыбнулась и шаловливо стиснула в кулачок руку, успевшую уже спуститься до низа живота.
— Ладно, дорогой, после поговорим. — Она отвернулась и пошла к двери, призывно покачивая бедрами.
— Ну, пропал парень. — Чернявый сумрачно помотал головой и пояснил: — Это жена хозяина, та еще дрянь. Блудливая, как кошка. И деваться некуда, откажешь — со свету сживет, хозяину житья не будет, пока тебя не сгноит, а попользуешь — хозяин взбеленится. Вообще-то она его в руках держит, но когда ты ей надоешь, тут тебе и конец — хозяин тебе этого ни в жизнь не простит.
— И что, часто она так?
— Из рабов нет, а так почитай каждый день по тавернам шляется.
— И хозяин терпит?
— А куда деваться? Говорят, попервости он было попытался ее зажать, так она ему неделю ни минуты спать не давала. Он уже молотка в руки взять не мог. Похудел, кожа с брюха свисала. Она ж своей маткой любого мужика угробить может сей секунд, зверь, а не баба. Так что, когда на стороне, — он ничего, терпит, но уж коли здесь — так всю свою злость… — И чернявый обреченно махнул рукой. — Не жить тебе, парень.
— Привет, вонючки.
На пороге появились несколько женщин с котлами, из которых пахло чем-то съедобным.
— О, у нас новенький. — К Грону устремились три дамы не первой свежести.
Он мысленно застонал — в его состоянии страшно было даже подумать о том, чтобы хотя бы пошевелить ногой, а его мужское достоинство сейчас не поднял бы и ворот, прикрепленный к потолку кузни.
— Оставьте парня, мокрощелки, вам бы все на мужике прыгать, не видите, еле живой. — Чернявый повернулся к Грону, протягивая миску с похлебкой. — На вот, похлебай. — Видимо, он решил опекать Грона, и тот был ему благодарен за подобную заботу.
Грон через силу съел всю миску и выхлебал столько же воды. Кухарки разобрали более привычных к работе кавалеров, и вскоре кузница наполнилась женскими стонами и всхлипами. Где-то через час девицы, получив свою долю удовольствия, приволокли отхожее ведро и удалились. И Грон провалился в тяжелый сон без сновидений.
Наутро он проснулся оттого, что кто-то всем телом навалился ему на грудь. Руки сработали автоматом: Грон врезал напавшему по горлу и, перекатившись по полу, попытался вскочить на ноги. Но тут цепь исчерпала свою длину, и он рухнул на пол, чудом не разбив голову о наковальню. Грон на мгновение замер, потом подтянул ноги и встал на колени. У места, где он лежал, хрипела и сучила ногами одна из кухарок, остальные ошеломленно смотрели на разыгравшуюся сцену. Грон прыгнул к ней и начал массировать горло, одновременно надавливая на грудную клетку. К счастью, со сна рука дрогнула и удар пришелся вскользь, поэтому вскоре она очухалась. Окинув его испуганным взглядом, кухарка на четвереньках отползла в сторону и, только когда между ней и этим странным рабом оказалась тяжелая наковальня, торопливо поднялась на ноги и выбежала из кузни. Остальные принялись разливать похлебку по мискам, опасливо поглядывая в его сторону.
— Э, парень, да ты, видимо, не только в кузне работал. — Чернявый задумчиво покачал головой, передавая ему миску. — Ишь как баб отшивать научился.
Над шуткой никто не засмеялся.
Всю неделю Грон работал с хозяином. Руки сами вспомнили многое, да и в голове кое-что осталось, так что он постоянно ловил себя на мысли, что многие вещи делал бы не так. Дед Потап дал внуку хорошую школу. Но, памятуя о судьбе своего первого предложения по усовершенствованию, в результате которого он на весь день остался без воды, Грон больше помалкивал и мерно колотил молотом по указанным хозяйским молотом местам. К концу четверти он почувствовал, что втянулся. Кухарки хотя и до сих пор посматривали на него с опаской, но начали снова жеманно похихикивать, глядя в его сторону. Он почувствовал, что и сам не прочь позабавиться. Последний раз он имел женщину три месяца назад, и хоть ту ночь невозможно было забыть, но молодое тело, попробовавшее любовных игр, требовало свое. Однако однажды вечером, когда он уже был готов ответить на грубоватое жеманство кухарок, на пороге кузни появилась хозяйка. Хозяин пополудни отправился в порт сговариваться о покупке железных и медных слитков, а вечером вернулся измотанный торговлей и неуемным употреблением молодого вина, которым она сопровождается, и пораньше завалился спать. Угром, старший кузнец, воспользовался случаем и тоже закончил работу пораньше и ушел домой. Рабы предвкушали долгий отдых — и на тебе… Хозяйка окинула кузню равнодушным взглядом, от которого кухарки съежились и будто растворились в горячем, прогорклом воздухе, и, растянув губы в слащавую улыбку, направилась к Грону. Тот молча смотрел на нее. Она была миловидна, располневшая фигура все еще сохраняла форму. Полные, слегка вывернутые губы растянулись в призывную улыбку.
