Боггс бросает на меня взгляд, но ничего не говорит.
В Штабе полно народу, есть только одно свободное место между Финником и Плутархом. Для меня. Мониторы уже выдвинуты и включены. Идет обычная программа из Капитолия.
— Что это? Мы не будем смотреть ролики из Двенадцатого?
— Э, нет, — отвечает Плутарх. — То есть возможно. Я не знаю точно, что включит Бити.
— Бити вроде бы нашел способ организовать трансляцию по всей стране, — поясняет Финник. — Показать наши ролики и в Капитолии. Он сейчас в отделе спецобороны как раз этим занимается. Сегодня вечером прямой эфир из Капитолия. Будет выступать Сноу. Вот начинается.
Играет гимн. На экране появляется герб Капитолия. В следующую секунду я смотрю прямо в змеиные глаза президента Сноу, приветствующего народ. Сноу стоит за трибуной, будто за баррикадой, но белая роза в лацкане видна преотлично. Тут камера отъезжает назад, и сбоку в кадре на фоне карты Панема появляется Пит. Он сидит на высоком стуле, поставив ноги на перекладину. Стопа его протеза выстукивает странный рваный ритм. На верхней губе и на лбу сквозь грим выступили капельки пота. Но больше всего меня путает взгляд — яростный и в то же время рассеянный.
— Ему хуже, — шепчу я.
Финник сжимает мою руку.
Пит мрачным тоном начинает говорить про необходимость сложить оружие, указывая на урон, нанесенный инфраструктуре многих дистриктов. Попутно на карте показывают картины разрушений. Прорванная плотина в Седьмом. Сошедший с рельсов поезд; из цистерн выливаются ядовитые отходы. Пожар на зернохранилище, обваливающаяся крыша. Во всем этом Пит винит мятежников.
И вдруг — бац! — в телевизоре появляюсь я. Стою посреди развалин пекарни.
Плутарх вскакивает со стула:
— У него получилось! Бити прорвался!
Все кричат и смеются, будто с ума посходили, и тут на экране снова возникает Пит. Растерянный. Он тоже видел меня на мониторе. Только пытается продолжить — что-то о бомбардировке водоочистной станции, — как включается ролик с Финником, рассказывающим о Руте. Начинается настоящая битва за эфир — Бити против специалистов из Капитолия. Однако они явно застигнуты врасплох, а Бити, ожидая сопротивления, заготовил целый арсенал пятидесятисекундных сюжетов. На наших глазах официальная трансляция разваливается под градом отрывков из наших агитроликов.
Плутарх вне себя от восторга, все дружно болеют за Бити, только Финник рядом со мной сидит неподвижно как статуя и молчит. Я встречаюсь взглядом с Хеймитчем и вижу в его глазах отражение своего собственного ужаса. С каждым восторженным возгласом у Пита все меньше шансов остаться в живых.
Динамики трещат, и на экранах появляется герб Капитолия. Секунд через двадцать мы снова видим Сноу и Пита. В студии суматоха. Из аппаратной слышны яростные крики. Сноу, подойдя ближе к камере, заявляет, будто мятежники пытаются сорвать трансляцию, чтобы люди не узнали об их преступлениях, однако истина и справедливость восторжествуют. Как только будет наведен порядок, программу покажут в полном объеме. Затем Сноу обращается к Питу — не хочет ли тот что-нибудь сказать Китнисс ввиду сегодняшней выходки бунтовщиков.
При упоминании моего имени лицо Пита становится напряженным.
— Китнисс... подумай, к чему это приведет. Что останется в конце? Никто не может быть в безопасности. Ни в Капитолии, ни в дистриктах. А вы... в Тринадцатом... — Пит судорожно втягивает воздух, будто задыхается; глаза его кажутся безумными, — не доживете до завтрашнего утра!
За кадром слышится приказ Сноу:
— Выключай!
Бити еще больше усугубляет хаос, включая с интервалом в три секунды мою фотографию перед госпиталем. Однако в промежутках мы видим то, что происходит в настоящий момент в студии. Пит пытается еще что-то сказать. Затем камера падает; виден лишь кафельный пол. Топот сапог. Звук удара, слившийся с криком Пита.
И его кровь на белой плитке.
Крик рождается где-то глубоко внутри, поднимается все выше и выше и наконец застревает у меня в горле. Будто безгласая, я молча задыхаюсь от боли. Да и сумей я совладать со своими судорожно сомкнутыми связками, услышит ли меня кто-нибудь? В зале стоит невообразимый шум. Вопросы, предположения. Все пытаются расшифровать слова Пита. «А вы... в Тринадцатом... не доживете до завтрашнего утра!» Лишь судьба самого вестника, чья кровь только что была на экране, никого не интересует.
— Заткнитесь все! — раздается властный голос. Все взгляды обращаются к Хеймитчу. — Что тут непонятного! Мальчик предупредил о нападении. На нас. На Тринадцатый.
— Откуда он знает?
— Почему мы должны ему верить?
— С чего ты взял?
Хеймитч раздраженно рычит:
— Пока мы тут болтаем, его избивают. Какие еще доказательства вам нужны? Китнисс, скажи ты им!
— Хеймитч прав, — встряхнув головой, выдавливаю я наконец. — Не знаю, откуда Пит получил эту информацию, и правдива ли она. Но он в нее верит. И его... — Я не могу выговорить, что делает с ним Сноу.
— Вы его не знаете, — говорит Хеймитч Койн. — В отличие от нас. Созывайте своих людей.
Президент выглядит невозмутимой, только слегка озадаченной. Задумчиво постукивает пальцем по контрольной панели.
— Мы, разумеется, не исключали такого варианта развития событий, — говорит она ровным тоном, обращаясь к Хеймитчу. — Несмотря на то, что прямая атака на Тринадцатый, очевидно, только повредит Капитолию. Ядерные ракеты вызовут непредсказуемое радиационное заражение. Даже обычной бомбардировки достаточно, чтобы ощутимо повредить нашу военную базу, которую, как мы знаем, Капитолий стремится захватить. Кроме того, враг должен принимать в расчет возможность ответного удара. Хотя вполне вероятно, что, учитывая наш альянс с повстанцами, все это рассматривается как приемлемый риск.
— Вы так думаете? — интересуется Хеймитч таким тоном, что иронии могут не заметить только в Тринадцатом.
— Да. В любом случае, мы давно не проводили учения пятого уровня, — говорит Койн. — Объявляю воздушную тревогу.
Она быстро пробегает пальцами по кнопкам на пульте, приводя свое решение в действие. Едва она поднимает голову, все начинается.
С тех пор как я в Тринадцатом, среднеуровневые учения здесь проводились дважды. Первый раз я почти ничего не помню, так как лежала в госпитале, а пациентов тревога не касалась. Видимо, было решено, что трудности нашей транспортировки перевешивают пользу от учебы. Я только смутно слышала механический голос, приказывающий людям собраться в желтых зонах. Потом еще были учения второго уровня — действия во время профилактических мероприятий, таких как карантин до проведения анализов на наличие вируса гриппа. Нам просто было велено вернуться в свои отсеки. Все время, пока пищали динамики, я сидела за трубой в прачечной и глядела на паука, плетущего свои сети. Однако к тому, что происходит сейчас, я оказалась не готова. Барабанные перепонки едва не лопаются от душераздирающего воя сирен. Уж их-то точно не проигнорируешь. Кажется, звук специально предназначен, чтобы повергать людей в панику. Но только не жителей Тринадцатого дистрикта.
