— Проход горностая под бревном. Десять раз по десять… — повторил парнишка.
— Вот и хорошо… Свободен…
Площадка была маловата, поэтому, прежде чем начать двигаться, мальчишка автоматически выбрал направление движения и точку начала, при которых в процессе выполнения комплекса требовалось как можно меньше корректировать длину шага. И, ненадолго замерев на месте, сделал первое движение…
Добиться максимальной скорости удалось на двенадцатом повторении. До этого момента у выкладывающегося по полной программе мальчишки создавалось ощущение, что та, с которой он двигается, далеко не предел. А на тринадцатый раз он вдруг почувствовал, что у него закружилась голова.
Приказа останавливаться не было, поэтому он еще взвинтил темп и… вдруг ощутил, что теряет сознание. А через мгновение в его голове возникла странная мысль: Где я?!
В то же мгновение в памяти возникла сцена «медитации» с братом Юганом, потом картины ближайшего прошлого, и парень попытался завыть от бешенства. И остановиться.
Увы, не получилось ни то, ни то: руки и ноги продолжали двигаться в том же режиме, а на краю внезапно проснувшегося сознания билось одно и то же слово:
— Тринадцать… Тринадцать… Тринадцать…
«Я что, могу размышлять только в джуше? — подумал он, и на всякий случай ускорился еще. — Значит, не надо из него выходить. Буду думать на ходу»…
Вскоре появились первые выводы: внушение брата Югана и корректировка Просветляющего Гильена не давали делать ничего, кроме вложенной в него программы. Тело, повинуясь полученному приказу, двигалось почти без участия разума. И это здорово пугало. Мало того, стоило немного снизить скорость движения, как в сознании появлялась какая-то неприятная муть, после чего мысли переставали быть связными и начинали путаться. Провалиться в состояние небытия Самиру очень не хотелось, и поэтому он старался балансировать на самой грани дозволенного. Чтобы быть в состоянии размышлять, и в то же время не слишком быстро дойти до сотого повторения: судя по всему, после выполнения поставленной задачи и последующей остановки он снова должен был перестать соображать.
Времени осталось немного! Думай быстрее!!! — мелькнула паническая мысль. И тут же пропала: мальчишка вспомнил любимую фразу матери и сразу же справился с подступающим страхом: — Не пытайся гадать! Анализируй!!!
…«Итак, задача номер один. Чтобы я мог думать, надо иметь возможность заходить в джуше. Что для этого необходимо? Чтобы меня заставляли это делать. Так… помнится, брат Юган мечтал ему научиться? Значит, он должен увидеть, что я снова смог в него войти… Если слегка удлинить шаг вот в этом перемещении, то я задену ударом ноги поленницу. Будет достаточно шумно. Так… а получится? Вроде, должно — приказу не противоречит… Стой! Пока не пробуем — надо понять, что делать дальше… И… Вбить в сознание уже полученные выводы… Как? Самовнушением? Но ведь надо остановиться? А если медитировать в движении»?
Постепенно в его голове складывалась последовательность действий, дававшая шанс сделать хоть что-то, и, к пятьдесят второму повторению кое-как умудрился войти в медитативный транс. А еще через тридцать три ускорился до предела, и на одном из поворотов со всей дури рубанул стопой в торчащую из поленницы деревяшку…
Справиться со вспышкой боли в левой ноге удалось не сразу: даже с учетом того, что поленце было самым легким и от удара вылетело с другой стороны пирамиды, удар в состоянии джуше оказался слишком быстр. Впрочем, страдать по этому поводу было глупо: судя по появившимся со стороны ворот монахам, своей цели добиться все-таки удалось. А, значит, надо было просто ждать. И надеяться на то, что его безумный план все-таки сработает…
Условия домашнего ареста оказался гораздо жестче ожидаемых: мало того, что приказом короля ему запретили покидать эти покои, так к нему еще и перестали запускать кого бы то ни было, кроме двенадцати личных охранников казначея, самого Мрайка и, естественно, отца. Первое время удавалось относиться к этому философски, но на исходе второй недели заключения Лодд порядком разозлился: мало того, что в отсутствие книг заняться в комнате было абсолютно нечем, так до него не доходили даже слухи о происходящем за пределами дворца! Поэтому, в каждое появление казначея он пытался вытянуть из него хоть какую-то информацию.
Увы, Мрайк был не дурак: вместо того, чтобы идти на поводу у принца, он ехидно посмеивался над всеми попытками его разговорить, и ограничивался завуалированными угрозами и оскорблениями.
Естественно, в большинство его «обещаний» и угроз Лодду верилось с трудом, но одна из попыток сбежать из покоев заставила его пересмотреть свое мнение: если бы не случайное появление в коридоре барона де Грашша, настигнувшие Лодда охранники казначея не остановили бы занесенные над ним мечи. И однажды озвученное пожелание казначея поприсутствовать на его похоронах могло стать реальностью. После того, как солдаты под присмотром министра внутренних дел доволокли его до покоев, и, забросив внутрь, заперли за собой дверь, принц перестал строить планы побега. Не хотел доставлять удовольствия своему врагу. А через какой-то час явившийся с очередным визитом Мрайк ехидно посетовал на досадную случайность и выразил пожелания, что очередная попытка побега будет гораздо удачнее…
Следующие две недели принц провел в одиночестве: и Мрайк, и отец словно про него забыли, а назвать общением появление солдата, два раза в день задвигающего в комнату поднос с едой, было трудновато.
Первые дни вынужденного отшельничества Лодду казалось, что это — хороший знак: значит, у королевства, готовящегося к войне, появились серьезные проблемы, и есть шанс, что король Коррин и его люди выполнят обещанное и уничтожат казначея, тысячников и всех тех, от кого зависел процесс подготовки к вторжению на территорию их королевства. Правда, потом он сообразил, что в этом списке будет и его отец, и тут же перепугался и постарался об этом не думать. Но было поздно: в его душе поселился страх перед будущим. В общем, к моменту следующего появления Мрайка принц пребывал в глубокой депрессии.
Казначей заявился в его покои часа за два до рассвета. Еле удерживаясь на ногах, дыша перегаром и пребывая в прекрасном настроении:
— Ну, что, щенок, я был прав?
На то, чтобы удержать рвущийся наружу возмущенный вопль, принцу понадобилось достаточно много сил: хам вряд ли принял бы вызов на дуэль, а бросаться в одной ночной рубашке на обидчика, стоящего за спинами восьми дюжих телохранителей, было бы глупо.
