Андрей дошел до очередного перекрестка и встал под светофором. На противоположной стороне, будто муравейник из железа и стекла, высился торговый центр. То и дело разъезжались двери, впуская и выпуская покупателей. Из невидимых колонок доносилось однообразное попсовое «бум-бум-бум». На детской площадке с качелями, лесенками и горками, под присмотром родителей и бабушек с дедушками, веселилась малышня. Парковка напоминала лежбище, на котором застыли десятка четыре машин. Красная «Субару» медленно катилась между рядами, надеясь отыскать свободное местечко. Парковщик в ярко-зеленом жилете со светоотражающими полосами лениво наблюдал за несчастной «японкой».
Светофор запищал, давая пешеходам зеленый свет, и Андрей торопливо перебежал проезжую часть. Поравнялся с торговым центром, замедлил шаг и вновь принялся перебирать в голове факты из жизни Кагановского.
Тот был шестилетним мальчишкой, когда началась Великая Отечественная война. Его семья жила в Брянске. Отец и старший брат ушли на фронт, и почти сразу после этого случилось то, что, по словам самого писателя, «перевернуло его жизнь».
Он убирался на кухне, а мама развешивала во дворе белье, когда на город обрушилась первая бомбежка. Сначала – словно заревело само небо. На улице закричали, вспыхнула паника и суета. Сверху пронеслись несколько теней, в доме захлопали двери. Потом мальчик услышал голос матери. Та звала его. Растерянный, он бросил тряпку и вышел в коридор. В этот миг все и произошло. Уши заложило от воя, потом были грохот, жестокая встряска, страх и темнота.
Очнулся Кагановский, лежа под одеялом. Некоторое время он оставался с закрытыми глазами, приходя в себя после, как ему казалось, страшного сна. Потом разлепил веки и хотел по привычке протереть глаза кулаками, но не смог. Левая рука слушалась, как обычно. Правая… Мальчик ее не чувствовал.
Тут же над кроватью возник высокий человек в белом халате и шапочке с красным крестом. Марлевая маска оставляла открытыми только глаза.
Доктор склонился, хмурясь, окинул мальчика внимательным взглядом. Потом приподнял одеяло. Кагановский скосил глаза вниз и увидел, что грудь стянута бинтами. А там, где должна быть правая рука, – лишь пятно засохшей крови.
Он ничего не понимал и в первые минуты решил, что страшный сон еще не кончился. Но доктор все объяснил. Налет вражеских бомбардировщиков не был кошмаром, и один из снарядов попал в дом, в котором жил Кагановский. Хлипкая двухэтажка рухнула, мальчика завалило. Взрослые нашли его, вытащили и отправили в госпиталь. Все боялись, что он не переживет этой дороги. Но Кагановский выдержал. А врачи помогли выкарабкаться из колодца смерти – ценой правой руки: ее раздавило куском стены. Мать будущего писателя погибла сразу после взрыва.
Так госпиталь стал для него новым домом. Почти месяц мальчик шел на поправку, потом медсестры взяли его в помощники. Он подметал, бегал по этажам и корпусам с поручениями. И каждый день видел много страшных вещей. Длинные ряды коек, где тяжело дышали, стонали или кричали раненые – замотанные пропитанными кровью бинтами, обожженные, искалеченные… Докторов, одетых в длинные белые халаты, – высоких и… безликих, поскольку почти всегда они были в марлевых масках. Каталки, железные ящики с инструментами – от одного взгляда на гнутые щипцы, зажимы, ножи и пилы все тело начинало ныть. Кагановский признавался, что за неполных четыре года так и не привык к ужасам госпиталя.
Только вечерние занятия с одной из медсестер, румяной и улыбчивой толстушкой, молодой, но уже с седыми прядями, помогали отвлечься. Она учила мальчика писать левой рукой, прибавлять, вычитать, делить и умножать, читала вместе с ним. Приходила и успокаивала, если мучили кошмары.
Война кончилась, Кагановского определили в детский дом. Он надеялся, что все страхи остались позади. Но нет: ночами мальчик снова и снова оказывался в двухэтажке, где жил с мамой. Небо ревело, над головой проносились крылатые тени. Потом были вой, встряска, темнота… И длинные ряды коек, где страдали раненые. Как в жутком калейдоскопе: окровавленные бинты, каталки, лампы, увечные тела, инструменты, высокие фигуры докторов без лиц… А в ушах – то вой сирен, то крики и стоны, то лязг медицинских железяк.
Мальчик не знал, как спастись от ночных мучений. Тогда-то, чисто по наитию, он и взял листок с ручкой и попробовал написать. Это была его собственная история – Кагановский выплеснул на бумагу страх, растерянность и боль, которые почувствовал, очнувшись в госпитале, лишившись руки, мамы и привычной жизни.
Кошмары отступили, но лишь на несколько дней. И Кагановский вновь сел писать. Он сочинил четыре-пять коротких рассказов. В одном хирург боролся за жизнь солдата, а за его спиной стоял черный демон и пытался помешать. В конце концов, раненый умер. В другом мальчик нарисовал фашистов марионетками, которыми управляли костлявые пальцы смерти. И так далее. Кагановский заметил, что, если добавить в рассказ темную сущность, страшные сны не возвращаются дольше.
Почти шесть лет он писал только для себя. Но перед выпускным решился показать работы учительнице русского и литературы. Та была потрясена и посоветовала ни в коем случае не бросать сочинительство. «Когда-нибудь тебя обязательно напечатают», – сказала она.
И не ошиблась. Правда, до первой публикации Кагановского оставалось еще очень много времени. Он успел поработать и бухгалтером на мебельной фабрике, и заведующим краеведческим музеем, и преподавателем истории в педагогическом институте. А в середине восьмидесятых стал сотрудничать с городскими газетами. К тому времени дома у Кагановского накопилось немало произведений. Он работал почти каждый день. Сочинял что-то новое, переделывал старое, объединял рассказы. Дела в журналистике у Кагановского шли хорошо, и он, наконец, показал редактору несколько произведений. Через две недели их напечатали. Жуткие мистические истории пришлись по душе читателям, а редактор – дядя Юрия Мироновича Бобылева – поднял старые связи в Москве. Вскоре несколько рассказов Кагановского вошли в состав столичного фантастического альманаха. Потом дело дошло и до большой формы: за восемь лет Кагановский написал и издал двадцать три романа. Духову посчастливилось прочесть два – он тогда учился в девятом классе.
Андрей вспомнил, как, дочитав биографию писателя, рылся в коробках с книгами, пока не отыскал старенький том с рассыхающимся переплетом и отстающей пленкой на обложке. Роман назывался «Лабиринт». Рассказывалось в нем о несчастном, угодившем в коридоры, созданные воспаленным воображением безумца. Они были полны ловушек и тварей, каких Духов не встречал даже в любимых компьютерных шутерах и экшенах. На то, чтобы перечитать роман, ушло несколько часов.
