Дождь перешел в ту стадию, когда не надо пользоваться зонтом, однако во дворе, усыпанном лепестками клематисов, я тут же промок от града тяжелых капель, упавших с плоской вершины ливанского кедра. В его ветках мелькнула рыжая белка. Земляничное дерево было усеяно встрепанной стаей рогоклювов. Я сорвал пару ягод и бросил в рот. Ягоды оказались водянистыми и безвкусными. Спешить было некуда. До десяти в редакции один главный — Алфен. Потом приходил Лука, а потом до вечера с заданий тянулись все остальные. И я в том числе. Можно было вообще не ходить, но дома было скучнее.
В арке, где пахло гнилыми фруктами и овощами, я столкнулся со знакомым полковником в отставке.
— Прекрасно выглядишь! — воскликнул он.
Я не знал, что надо отвечать в таких случаях. Он был слишком маленького роста, чтобы в моем представлении быть бравым военным, и, ей богу, я никак не мог понять, куда он всегда клонит. Пару раз он предлагал 'кутнуть в холостяцкой обстановке', но вызывал у меня своими намеками странное чувство брезгливости. У него было одно хорошее качество — он был вегетарианцем, так что в местном климате у него не возникало проблем с питанием.
Вера пала. На Галерной убогие хлысты жидким ручейком текли под сень церкви Святой Варвары. Над папертью одиноко мерцала лампада. Купола едва виднелись сквозь переплетения лиан. Гиацинтовые ара громко хлопали крыльями, ссорясь из-за сладких плодов авокадо. Чугунная решетка вокруг давно стала ветхой и поросла густым плющом. Церковное кладбище скрывала непролазно-колючая ежевика.
Лес в городе поднимался быстрее, чем его успевали вырубать. У правительства не было средств для расчистки города, а рабочих бригад не хватало, и очищенной оставалась лишь узкая полоска города от Литейного до Большеохтинского моста. Над крышами Васильевского раскачивались зонтики саговых пальм, а в Летнем одиноко застыли статуи, покрытые желтоватыми лишайниками. Поговаривали, что недавно там видели безумного орангутанга, обнимающего одну из кровожадных бассарид. Упоминали также саблезубого тигра, муравьеда и гиппопотама. А какой-то умник выпустил в каналы крокодилов, и теперь они выползали перед Петропавловкой греться на песке. Почему-то об этом никто не писал. И я давно не удивляюсь тому обстоятельству, что у основателя города было большое чувство юмора — назвать город в честь святого Петра, потому что святые отцы наверняка не предвидели, каким станет климат.
На углу Крюковского подавали еще что-то мясное. Чтобы попасть в кафе, мне пришлось миновать площадь, поросшую большелистным дурманом и никлым рододендроном. Белые и желтые цветы источали в воздух нектарный запах — слишком приторный, чтобы им наслаждаться, и слишком неземной, чтобы к нему привыкнуть, а под ногами лопались огромные дождевики, на споры которых у меня была аллергия. Только через год пребывания здесь я привык к климату, перестал потеть и испытывать слабость от малейшего усилия.
Внутри тоже было влажно, как в бане. Кондиционеры испустили дух в начале сезона дождей, и их никто не ремонтировал. Я сразу стал мокрым, как слизняк. Бармен сделал знак, что помнит мои привычки, и я сел поближе к распахнутому окну в ожидании яичницы с жареными сосисками. Терраса была забита разношерстной публикой: туристами, чиновниками и местным праздным людом. Я услышал нервный разговор.
— Не хочу раздражаться, потому что это уже бесполезно… Понял меня?!
Судя по голосу, человек был настроен очень и очень агрессивно.
— Понять-то понял, дорогуша… — многозначительно ответил ему собеседник. — Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить…
— Чего-о-о?.. — протянул непонятливый собеседник.
— Я насчет кувшина…
— А-а-а… Ничего ты не понял!!! Десять лет… десять! я прослужил в полиции, и что у меня есть?! 'Жигули' пятисотой модели с виниловыми сидениями, двухкомнатная квартира трехсотой серии с кухней-шкафом в самом паршивом районе — Горячее поле, бывшая жена, которая удрала в колонии, и старый телевизор, в котором пропал красный цвет. Меня даже в охранники не возьмут…
— Не переживай, дорогуша, — успокаивал его все тот же голос. — По Ереме и колпак. Откроешь сыскное агентство…
— Чего-о-о?.. — на этот раз угрожающе протянул собеседник.
— Я и говорю, откроешь сыскное агентство, дорогуша.
Но уверенности в голосе не было. Должно быть, человек был или беспросветным пессимистом, или тайным идеалистом, а может быть, просто агентом астросов, как теперь любили шутить. Астросы же, на мой взгляд, были плодом дурного воображения желтой прессы. Я к ней не имел никакого отношения. У нас была солидная, респектабельная газета для среднего класса. Насколько она могла быть солидной и респектабельной в условиях нестабильности нынешней Земли.
— Дим, кому это нужно?! Здесь даже правильно убивать перестали!
— Прекрасное поле деятельности… — однако заметил собеседник. — Займешься серийными убийцами. Они, надеюсь, не перевелись?
— Не перевелись! Единственное, чего в избытке! — воскликнул счастливый обладатель 'жигулей' пятисотой модели.
Мне стало интересно, и я обернулся. Беседовали двое. Пили водку и закусывали малосольным ананасом. Одного я узнал. Это был комиссар Пионов по кличке Бык, с которым я имел честь познакомиться, когда меня этапировали на Землю. Тогда он зачитал мне постановление о досрочно-условном освобождении и самолично снял наручники. А еще я у них в отделении отмечался раз в месяц. За два года он постарел и стал грузнее: огромное лицо приобрело нездоровую рыхлость, живот еще больше оттягивал рубашку, воротник которой по-прежнему был усыпан перхотью, а в неухоженной медной бороде появились седые пряди. Такими действительно становятся неудачники и разведенные мужчины. С тех пор он стал, видно, большим любителем местного сагового пива. Глядя на его телеса, можно было вспомнить старинный анекдот: 'Мальчик, а мальчик… погляди, сандалии на мне? Шрам поперек головы — от одного уха до другого — придавал ему зверский вид. Кто-то из поклонников отомстил ему, хватанув цепью, но он выжил и два года присылал мне отказы в просьбе о сокращении срока депортации, а теперь его собирались турнуть под зад, и я подумал, что надо бы снова подать прошение о пересмотре дела. Второго я не знал, но подумал, что это, должно быть, Акиндин — преемник Пионова, о котором не без злорадства писали, что он не раскрыл ни одного преступления, а 'завалил все остальные', поэтому я рассмотрел его внимательнее. Мне рассказывал о нем мой нынешний напарник — Леха-фотограф. Акиндин был моложе своего шефа, но, как и все мы, загорелый, со следами неряшливости на лице из-за климата: вихрастый, синеватый от щетины, на верхней губе, в ямочке — словно 'мышь' под носом — мазок торчащих волос, в контрабандной майке с надписью 'Марсошорт', однако на руке блестели элегантные часы 'Брайтлинг', которые на Земле уже не выпускали (довольствовались пластмассовой штамповкой), дужку солнцезащитных очков он сунул в рот, и они свисали у него, как слюна у боксера. Больше всего меня удивили очки. Зачем они там, где девять месяцев в году идет дождь? Потом я догадался. Да он с Марса и только начал приобретать шоколадный загар, но поры на носу у него от влажного климата уже стала походить на кожуру апельсина, а лицо и лоб блестели от сальных выделений. Так что очки, скорее всего, были ностальгией по тепленькому местечку на Марсе, откуда его перевели в провинцию, вот он и таскал их сдуру, засунув в рот, чтобы напоминать себе и окружающим, кто он такой. А может, он тоже проштрафился? — цинично предположил я.
