– Слышь, Степ… – Потирая на лбу выпуклость, Митька зыркнул в сторону деда… – Тут антоновские приходили…
– Ладно, пойдем во двор. – Слегка важничая, я отодвинул его (салабон, где ему против моих-то восьмидесяти кг).
– Ну что? – с интересом спросил я. Не каждый день у нас события.
– Вот у антоновских совхозские пару баб увели. Ладно, одна так себе, а вторая – Аленка была, дочь Версты! Тут третьяк (неблизкий брат по родне) приходил, созывает Верста своих и других кто поможет… Отамстят совхозным-м…
– От нас кто пойдет?
– Дык ты и я и мы с тобой – весело ощерился Митька. – Неужели рабов Азиза брать?
Да, повыбили у нас мужиков, а тех, кто остались, с печи не выгонишь, боятся. Только мы с Митькой рулим, а остальным еще подрасти нужно. Кстати, насчет веса – папаша в свою предпоследнюю ходку за трофеями приволок электронные весы и батарейки, которые почему-то работали… Дед все восхищался… «Ах, ЭНЕРДЖАЙЗЕР!» Блин. Все мужики по очереди взвесились… Больше всех весил Азиз, в общем, зашкалило за 120, ну тогда я весил поменьше восьмидесяти кило, но неплохое питание и охота добавили мне силы и соответственно веса. Дед все говорит порода… «порода…». А когда мать умирала при родах, все плакал и проклинал отца… Договорился, старый, папаша из рейда не вернулся… Вот так мы вдвоем и живем, хлеб жуем. После отца остался целый склад, но дед ни на что вещи не обменивает и меня даже близко к МАТЕРИАЛЬНЫМ ЦЕННОСТЯМ не подпускает. Азиз-то, уж как только к деду ни подкатывался, но тот даже глазом не дает взглянуть. Камень – не мужик. Вот помру, говорит, там сам распоряжайся…
* * *
Дело было вечером, делать было нечего… Сидим себе на бережку речки. Верши только проверили, улов так себе: пара некрупных сомиков, подлещиков с десяток и вездесущих ершей набилось, но мы их за рыбу не считаем, так, для вкуса в уху добавишь, а потом и выкидываем, еще эту мелочь пузатую есть, в костях давиться…
И теперь, разделив улов, я спросил:
– Ну как, получилось?
Митька помотал головой, почесал «репу»:
– Не, мне бумага твердая нужна, промасленная…
Дело в том, что Митька у нас изобретатель-самоучка, загорается идеями, строит что-то, но редко путное выходит. Вот и теперь в старой книжонке откопал модель планера, чтоб летать на нем могли мы к соседям, а головенкой не подумал, что где ж мы такой обрывистый берег у реки найдем… Хорошо, что бумаги нет, может, поутихнет.
– Холодная нынче зима… – Митька зябко повел плечами.
Вот ведь балабол, не может минуту посидеть спокойно…
– Дед говорил, раньше суровей была, снегу по самое не могу наметало, а счас благодать, пару раз за зиму выпадет; в марте уже редиску лопаем, – нехотя поддержал я разговор.
– Вообще все изменилось: климат, люди, звери. Помнишь, я на прошлой неделе кабанюку завалил? Старый утверждает, что у них раньше по два клыка спереди было, да и то у взрослых, а теперь, только от маткиной сиськи оторвется, глянь – а у него еще пара торчит, словом, мутанты, а с юго-запада вообще всякая погань лезет постоянно.
Я замолчал, а Митька задумался о чем-то. Вот так всегда – то треплется, не умолкая, а то посреди разговора уйдет в себя и, хоть с бубном танцуй вокруг него, внимания не обратит. Ладно, что сидеть, мякоть морозить попусту. Я поднялся с сырого пенька и, подхватив корзинку с уловом, предложил:
– Пойдем, проверим коптильню, седня моя очередь присматривать.
И мы лениво поплелись к общественной коптильне, упаси боже, потухнут опилки, да и мой кабан, наверное, упрел уже…
* * *
Максим Андреевич на внука не обижался, снисходя к непосредственной егозливости юного возраста. Но разговор со Степаном разбередил душу, и уже никак нельзя было отстраниться от воспоминаний.
Старик прекрасно помнил первые дни после катастрофы, когда из всего поселка с тысячным населением выжило едва ли полсотни человек. Люди потерянно бродили, не зная что делать, некоторые пытались дозвониться по мобильной связи до службы спасения, до своих родственников и милиции, но, естественно, дозвониться им не удавалось. Автомобили обходили стороной: нетерпеливые соседи, взорвавшиеся в своих авто, научили осторожности оставшихся в живых. Люди боялись удаляться от поселка, и лишь на третий день вызвались двое смельчаков выйти на разведку к тракту. Одним из этих храбрецов был юный Максим. Крику на родном пепелище хватало, когда он объявил о своем решении. Мать плакала, отец, в общем, тоже не поддерживал решение юного отпрыска выйти на разведку, но понимал, что двое быстроногих юношей скорее принесут хоть какие-то сведения из большого мира. В конце концов, после долгих пререканий с родичами, Максим со своим приятелем Сергеем отправились к тракту.
В поселке уже явно пованивало, трупный запах из-под руин вызывал рвотный рефлекс у детей асфальта. Но они не подавали виду, шагая по длинной улице разрушенного поселка. Серое небо нависало над дорогой, солнце даже не проглядывало сквозь пыльную взвесь, висевшую над землей. Выйдя на окраину поселка, ребята не увидели леса, ранее окаймлявшего поселение и дорогу. Хвойный лес лежал, сочась смолой и испуская запах, – вопль погибающих деревьев в серое небо. Пока шли до тракта, встретили несколько остовов сгоревших автомобилей, но не останавливались, шли дальше.
Старик помнил ощущение тоски и безысходности, охватившее его в тот момент, когда они вышли на тракт. Сразу стало понятно, что помощи не будет: сгоревший мотель у шоссе, множество замерших оплавленных автомобилей и полное безлюдье. Мост через довольно широкую реку Незнанку был полностью обрушен, а река к тому же обмелела, обнажив берега…
Первым опомнился Сергей:
– Смотри, Макс, «газель» с консервами шла, наверняка жратва.
Приятель устремился к опрокинувшемуся автомобилю с раскуроченным капотом, и Макс машинально последовал за товарищем. Впрочем, Максима пока не интересовала еда, есть не хотелось – мутило от запаха горелой плоти, он машинально заглянул в кабину и увидел обгоревший труп, сжимающий в руках пистолет, который чудом не пострадал от взрыва. Максим внимательно рассматривал оружие, осторожно вытащенное из почерневшей руки трупа, когда первая снежинка незаметно легла на вороненый ствол. С неба посыпался снег, темно-серый, почти черный, и сразу же подул ветер, а затем ребята услышали заунывный вой, и из серой пелены на тракте возникла женская фигура в нелепо короткой юбке. Не замечая ни Сергея, собирающего в рюкзак банки, ни замершего Макса, женщина, протяжно воя, с закатившимися глазами, подалась в сторону провала у реки. И сгинула, махнув на прощание руками, как сломанными крыльями. Ребята подбежали к краю рухнувшего моста и увидели метрах в двадцати внизу изломанную женскую фигуру, раскинувшуюся на бетонных обломках.
