Тяжёлый взгляд.
– Вы бредите?
– Нет, чёрт возьми!.. Ты единственный, кому я могу доверять. Прости, что усомнился.
– Я никогда не отказываюсь от своих слов.
– Да, я знаю. Но всё же… Мне так спокойнее. Мне так… легче, что ли? Пока есть ты – мир не рухнет.
А теперь слушай. Моя последняя воля: наследником я назначаю своего сына.
– Да, господин. Которого?
– Младшего.
– Но… как же Вальмир?
– Не знаю и не хочу знать. Пусть всё достанется Карлу. Ты понял?
– Да. Ваш наследник – Карл.
– И ещё…
– Да?
– Я хочу, чтобы ты поклялся так же служить ему, как служил мне.
Долгое, невыносимо долгое молчание.
– Но…
– Пожалуйста, Салим! Без тебя он – труп, Вальмир сделает его как щенка…
– Я не хочу, господин. Мой долг…
– Твой долг – служить мне! – полузабытая властность молнией пронзает сумрак.
Молчание.
– Да, господин.
– Пожалуйста, Салим! Мы не были друзьями, никогда не были, но я всегда уважал тебя…
– Как и я вас.
– Салим!
– Хорошо, мой господин… Я даю слово служить Карлу, как служил вам. Но мне не нравится ваше решение.
– Узнаю старого доброго Салима. – Герцог натужно смеётся. Смех переходит в сухой, рвущий внутренности кашель.
– Вам нужно отдохнуть, – он накрывает его одеялом и идёт к двери. – Я передам ваше завещание.
– Салим?
Он оборачивается:
– Да, мой господин?
– Поздравляю! Теперь ты регент.
– Прости, Вальмир, но я дал слово.
Двадцатилетний брюнет с бледной кожей и тонкими артистическими пальцами. Некрасивый, но умеет нравиться, тщедушный, но в слабом теле живёт стальная воля.
Старший сын герцога.
Нелюбимый.
Лишённый наследства и надежды на будущее.
– Я надеялся на тебя, – горько роняет Вальмир. – Герцог слеп… в последний свой час он также слеп, как и раньше. Говорят, перед смертью люди становятся мудрее… Но не он!
– Вальмир… – он замолкает. Сказать нечего.
– Карл слаб.
– Я знаю.
– Слабая воля и хорошие мозги. Наихудшее сочетание для правителя… Уж лучше бы он был глуп!
– Ты несправедлив, – тихо говорит он.
Вальмир запрокидывает голову и смеется. Сухо и безрадостно.
– Зато ты справедлив, светоч добродетели! – кривятся в усмешке губы. – Подумай, Салим! Что будет, когда мой брат поймет, что жизнь герцога – отнюдь не то, о чем он всегда мечтал?
– Он выдержит.
– Конечно, выдержит! В нем кровь моего отца, а это кое-что значит… Но тебя… тебя он будет ненавидеть всю жизнь. Впрочем, я тоже…
– Вальмир…
– Что дальше, дорогой регент? Меня отравят, зарежут или по-семейному придушат подушкой?
– Изгнание.
– Ах, да, ты же честный человек! Ты веришь в слово!
– Поклянись, что забудешь о существовании герцогства… и я лично переправлю тебя через границу.
– Великолепно! А что будет, если я нарушу слово?
Тяжелый взгляд.
– Ты знаешь.
Вальмир мгновенно теряет свою лихорадочную энергию, стоит, осунувшись и постарев лицом.
– Знаю. Самое поганое, что я все прекрасно знаю…
– Я вор. Лжец. Я обманул больше людей, чем знаю по имени. Разве я могу стать другим? Стать честным?
– Хороший вопрос, – судья усмехается. – Нет, правда! Самый храбрый человек, которого я знал, был отчаянным трусом. Страх. Ужас. И злость… конечно, злость. Он жил в таком страхе, что бросался в бой очертя голову. И плевать хотел на число врагов…
– Разве это – храбрость?
– В своем роде – да, храбрость. Храбрость отчаяния.
– Я много слышал о Вас, Салим.
Салим смотрит на дородного человека, облаченного в золото и темный бархат, красный плащ облегает могучие плечи – хотя князь стар… старше герцога? Пожалуй. Но герцог мертв, в этих же темных глазах бурлит такая жизнь…
– Ваша Светлость?
– Вы – человек чести. Старый герцог поступил мудро, назначив вас регентом. Оч-чень мудро, – князь усмехается, приглаживает усы. – Могу я говорить откровенно?
– Как вы ранее выразились, Ваша Светлость, я – человек чести.
– Верно. Скажите мне, Салим, как человек чести… человеку достаточно бесчестному, чтобы быть князем уже пятьдесят лет кряду… Почему герцогом стал Карл, а не Вальмир?
– Так решил старый герцог. Не нам его судить.
– Почему? Вы умный человек, я, надеюсь, не глупее…
– Мой герцог – Карл.
– А мой правнук вчера впервые проехал верхом! Не увиливайте, Салим. Впрочем, можете промолчать… Я прекрасно знаю, что вы желали видеть на престоле старшего, а не младшего. Карл же стал герцогом только потому, что вы пошли на поводу свихнувшего от любви отца!
Молчание. В камине пылает огонь, теплый отсвет ложится на лицо князя… Со лба сбегает янтарная капля.
– Мои войска наготове. Известие о смерти герцога, один из его сыновей… солдатам нужно знамя, как вы понимаете… и – все.
– Вторжение. Я предполагал нечто подобное.
– А знаете, почему вторжения не будет?
– Вальмир отказался.
– И это знаете? Не поверите, он сказал мне при встрече…
– «Я дал слово». Так?
– Он точно не ваш сын? – невинно интересуется князь. Поднимает руки; на широченных ладонях – застарелые мозоли. – Шучу, шучу…
– И все же основная причина в другом, – князь прищуривается. – Впервые я не боюсь удара в спину. Иметь в союзниках честного человека – такое случается нечасто… Уж поверьте старому интригану.
– Карл вам не союзник.
– Зачем же дело стало? Вы постараетесь его убедить, не так ли?
– Возможно.
– Не скромничайте. Да, как союзник союзнику… Вальмир отказался взять моих солдат, это правда. Однако полным ходом идет набор добровольцев. Он создает собственную армию. Догадываетесь, зачем?
– Думаю, скоро мы обо всем узнаем…
Псовая охота.
Он ощущал себя беглецом, по следу которого идет свора. За последние дни чувство это усилилось до жути, спину сводило в ожидании слюнявой оскаленной пасти…
Лай. Ему мерещился лай.
– Плохие новости, мой господин.
Голос. Стертый, усталый; за пеленой весеннего дождя слышен брех гончих. Мутными пятнами проступают деревья…
– …плохие, мой господин. Брат герцога нашего, Вальмир…
Тусклыми наконечниками казенных копий бьют в небо ели. Серые ели…
– …Вальмир, вторгся в пределы баронства…
Голубизна неба – обман. Небо обретает цвет…
– …имея войско из ста рыцарей и полутора тысяч пехотинцев…
Но почему этот цвет – серый?
– …пехотинцев. Два дня назад случилась битва. Вальмир…
Лист… резной кленовый лист – цвета пыли?
– …Вальмир убит. Да пребудет душа его в мире.
«Знаю. Самое поганое, что я все прекрасно знаю…»
«Он точно не ваш сын?»
