– Ты – не Бог, – он устало ссутулился, глядя на кусок паркета. Чертов кусок паркета, на который когда-то ступала нога Анны. – Бог не задает дурацких вопросов…
* * *
– Скажи мне одно… только честно, Рослав! Ты – болен?
– Честно? – узник улыбнулся. – Нет.
Следователь дёрнул щекой. Полез в нагрудный карман, вытащил сложенную вчетверо бумагу. Развернул.
– А я говорю: ты болен.
– Что это? – удивился Рослав.
– Справка. Выдана шестой городской больницей, более известной, как СУС номер шесть.
– Психушка?
– Санаторий узкой специализации. – поправил Следователь. Взял карандаш, положил перед собой чистый лист бумаги. – А теперь – официальная часть. Почему вы скрыли от следствия, что в апреле прошлого года были доставлены в СУС номер шесть с диагнозом «суицидальный синдром»?
– Я ничего не скрывал.
– Вы отрицаете?
– Какое это имеет значение?!
– Значит: отрицаете. Так и запишем.
– Нет!
– Что – нет?
– Пишите: я признаю. Был доставлен.
– Пишу.
– Ещё пишите… Доктор Войцевич определил мой диагноз, как «суицидальный синдром»… Пишете?
– Пишу, пишу.
– Мне было предложено остаться и провести в больнице ещё три месяца. Добровольно, конечно… Я согласился.
– Почему?
– Потому что иначе меня оставили бы там силой.
– Так… – он помолчал. – И что дальше?
– По истечении трёх месяцев доктор Войцевич счёл, что курс можно завершить. Сказал, что я нашёл цель в жизни… – инженер невесело усмехнулся. – и теперь у меня всё будет хорошо.
– Что за цель?
– Жить. Просто жить.
– И что?
– А жить оказалось непросто.
* * *
– Вы ее любили?
– Не знаю, – в глазах Следователя клубится туман, желтовато-серый, мокрый, одно прикосновение которого заставляет вздрогнуть. Болото, хлябь… Ничто под ногами, нечто за туманом. – Не знаю. Просто… без нее мир стал каким-то плоским… Нет объема. Чертова проекция на плоскость, масштаб два к одному… Что вы на меня так смотрите?
Кнежинский покачал головой. Ничего.
– Я ведь тоже был человеком, – неожиданно признался Прокуратор, наклоняясь вперед. Острый профиль опасно навис над Рославом. – Неплохим. Не-плохим. Не…
– Хорошим, – сказал Кнежинский.
– Заткнись, – скулы свело от злости, верхняя губа поползла вверх, обнажая зубы. Прокуратор сам понимал, что выглядит со стороны жутко и, как минимум, не в себе, но справится с лицом не мог. Щека дергалась.
– Сука рваная! – слова шли с запинкой, вперемежку с рычанием. – Что ты обо мне знаешь?! Урр-рою!
* * *
– Почему вы возитесь со мной? – спросил Рослав, садясь и зажимая ладонью рассечённую бровь. Пальцы окрасились кровью.
Следователь молча смотрел на него сверху вниз. Совершенно белое лицо, мёртвые глаза.
– Вам плохо? – забеспокоился Рослав, делая попытку встать.
– Сиди, – свистящим шепотом приказал Следователь. Он понял, что ещё немного, и сам убьёт придурка. Своими руками…
Убьёт, чтобы спасти.
Вдох. Выдох. Вдох, выдох… Расслабиться…
* * *
– Помянем! – они подняли рюмки и, не чокаясь, выпили. Без лишних слов было ясно, кого поминали эти двое: палач и предатель.
– Я, пожалуй, пойду. – Вутич аккуратно поставил пустую рюмку на стол и поднялся. – Ты понимаешь… Дела.
– Ещё увидимся. – сказал Следователь. Оба усмехнулись. Гойко неуверенно протянул руку.
– Не стоит. – Следователь остался недвижен. Рука зависла в воздухе.
– Да, – сказал Вутич, убирая руку. – Ты прав – это уже фарс. Двое врагов пожимают руки над могилой третьего, которого уморили общими усилиями. Так бывает только у Шекспира.
– Куда нам до классиков…
* * *
«Прости, дорогая, но я терпеть не могу веревки. Возможно, это пошло – стреляться, но…»
Вспышка.
Темнота.
…я всегда и все решал сам.
