По правде говоря, Вельда презирала его так же, как и прочие одноклассники — просто потому, что не принято уважать того, кого не любят ВСЕ.
Он и вправду был странный — вечно непричесанный, с длинным, словно бы заостренным лицом, напоминающим крысиную мордочку, вечно одетый в старый-престарый клетчатый костюм и драные спортивные туфли на резиновой подошве…
Однажды он вскочил — прямо посреди урока — и принялся орать что-то, брызжа слюной и размахивая руками. Мисс Глория сперва попыталась поставить его на место — да видно не было уже в мире того места, где мог бы стоять Кевин Рэтник.
А потом приехал фургон, и из него вышли люди в белых комбинезонах, с лицами, закрытыми марлевыми масками.
До конца урока Вельда тряслась от ужаса, и не она одна: карантин в классе — это не шутки, карантинная служба федералов может закрыть их здесь на неделю, а то и на месяц, и не поспоришь — «требования общественной безопасности». Но все обошлось, а спустя неделю мисс Глория сказала, что Кевин какое-то время поживет в больнице округа.
Угу, какое-то время. Например, до старости.
А Дикие бывают в сказках, и все тут.
Она подняла глаза. Красное солнце по-прежнему двигалось по желтоватому небу, и не было ему никакого дела до маленьких страхов маленьких девочек.
Ночью ей чудились тихие шорохи и позвякивания внизу, под окном. Первое время Вельда сходила с ума от ужаса; дрожащим голосом желала спокойной ночи маме, и забиралась под одеяло с головой — для того, чтобы полночи дрожать в своем ненадежном убежище. Как жаль, что она была взрослой девочкой и уже знала: если спрятаться под одеяло, ничего не изменится.
Временами оконное стекло мелко дрожало — или это только казалось?
Потом тихо подкрадывался, подползал спасительный сон, прекращая пытку; наутро, как это ни удивительно, вечерние шорохи казались чем-то совершенно неважным… До следующего вечера.
Однажды вечером льющаяся из водопроводного крана струйка стала уменьшаться, а потом и вовсе исчезла. Папа сказал, что "проклятый насос, наконец, сдох" — и пошел вниз, посмотреть, нельзя ли сделать что-то. А мама — что давно следовало бы пригласить мистера Доггерти, он в этом разбирается. И если бы не чья-то безответственная лень…
И вот тут-то стало ясно, что проклятый лаз давно надо было заделать.
Потом, придя в себя, папа говорил, что он почти и не оступился — просто левая нога почему-то встала не туда, и… Он полетел вниз, будто куль с мукой, с грохотом врезавшись в стоящее у самой подвальной двери ржавое ведро. Мама выбежала на звук, а чуть позже к ней присоединилась и Вельда — прямо в ночной рубашке. При попытке встать на ноги папа охнул и повалился обратно на ступеньки: в тусклом, мигающем свете фонаря его лицо сделалось белым-белым.
Мать и дочь с трудом привели — точнее сказать, притащили отца в дом и уложили на кушетку. Требовалось вызвать врача, немедленно — но терминал доктора молчал давно, со времен той самой атаки. И Вельда, торопливо одевшись, побежала по мокрому от дождя полю; керосинка осталась дома, и карман оттягивал тяжелый электрический фонарь с полным зарядом. Девочка все же не включала его — при лунном свете глаза прекрасно различали дорогу, а узкий луч фонаря скорее бы мешал, чем помогал. Оказалось, что доктор еще не вернулся из клуба — и Вельда бросилась туда, моля Бога о том, чтобы найти мистера Аткинса хотя бы относительно трезвым…
Все кончилось хорошо. Доктор Аткинс был работоспособен, а его "лендровер" заправлен под завязку — и совсем не наоборот, как ожидала девочка. Вскоре он уже осматривал папину ногу, осуждающе качая головой. А потом успокоил маму, сказав, что перелом закрытый, и в принципе, можно сказать, что нет ничего страшного… "вот только надо сделать рентген".
К счастью, аппаратура в подвалах больницы оставалась исправной. Папа получил укол анестетика — и спустя десять минут, опираясь на костыль, даже сумел доковылять до машины доктора…
Девочка опустилась на диван, чувствуя себя совершенно обессиленной, продрогшей — и вдруг поняла, что за весь этот сумасшедший день даже не вспомнила о НЕМ. Хотя… Пока насос испорчен, и ей придется ходить за водой к старому колодцу. В темноте. В то самое время, когда ЭТО бродит вокруг…
Вельда представила себя героиней комикса Синтией Бесстрашной, героиней времен войны — не удержавшись, хихикнула и поймала осуждающий взгляд матери. Бесформенный страх, мучивший ее все это время, не то, чтобы исчез совсем… скорее, ослаб, спрятался, ушел в тень. В конце концов, если в подвал под домом годами никто не заходил, это еще не значит, что там скрывается нечто страшное. Это просто никому не нужно, ведь сейчас не средневековье, когда механизмы нужно было ремонтировать чуть ли не каждый месяц… Современная техника — та, что осталась — надежна. И этот Дикий… вот было бы интересно встретить его и поздороваться? Или попробовать строго приказать, как школьный сторож приказывал Дяде Стиву: "Выключись!" В конце концов, она прекрасно знает, что Дикие бывают лишь в сказках.
Тело лазутчика нашли на следующий день — метрах в двухстах от дома, там, где ведущая к городу дорога заворачивает за поросший кустарником холм… там, где чернела громада Айвена. В том, что лохматый парень в драной брезентовой куртке был из людей Криппена, не сомневался никто — достаточно было взглянуть на левый рукав. Черный с красным шеврон: волчья морда и перекрещенные кости, легендарный знак…
Джеймс, местный молочник — вот кто его нашел. Сбила машина — вот что подумал парень, останавливая свой фургон перед лежащим на дороге телом; бедолага вышел на дорогу ночью и его сбила машина. Хотя — кто из городских мог вот так оставить пострадавшего умирать на дороге? Нехорошее дело…
Джеймс подошел ближе — и мысли об автокатастрофе унеслись прочь. Тело походило на воплотившийся в жизнь кошмар из старого фильма ужасов: одна нога рассечена чуть выше колена, да так, что едва держится, рваная рана поперек живота… на то, что осталось от черепной коробки, смотреть не хотелось. Вряд ли такие повреждения может нанести автомобиль, даже если это рогатый джип из резервации.
Чуть выше по склону, в кустах, нашли спрятанный мотоцикл.
К полудню на место прибыли шериф и заспанный доктор Аткинс. Глава городской полиции вышел, коротко глянул на труп — и прислонившись спиной к черной, поблескивающей гусенице Айвена, принялся раскуривать трубку. Молча. Доктор всю дорогу сетовал на свою горькую жизнь: подумать только, его, проведшего бессонную ночь, вызывают ради какого-то пьянчуги-комми, решившего погонять на байке с выключенными фарами… Да зарыть мерзавца по-тихому, прикопать возле железного приятеля — небось не поссорятся, вот и все дела… Ворча и кряхтя, доктор вылез из полицейской машины, бросил взгляд на тело — и мгновенно замолк, будто повернули выключатель. Покрутил головой, вздохнул и полез обратно — за чемоданчиком с инструментами.
