И вдруг смотрят юноши – из-за ближайшего бархана выходит джейраниха. (Сразу поняли, что именно джейраниха – рожек-то, как у самцов, нету!) И такая прямо красивая: вся из себя – само совершенство! Стать – как у арабского скакуна, глазищи большущие, лучистые, так и сияют. А уж грация – шаг ступит, словно танец индийский танцует!..
Заулюлюкала тут свита шахзоде, заорала!
И пустились они в погоню. Скачут, подбадривают себя криками да прибаутками, стреляют из луков. Вот только попасть не могут – словно заговорённая попалась джейраниха: стрелы будто чья-то рука отводит! И догнать никак не удаётся – то ли лошади подустали, то ли – копыта джейранихи лучше приспособлены для песка-то…
Заехали уж в самое сердце чёрной пустыни: устали, пот так и льёт – и с седоков, и с коней. Пеной бока благородных жеребцов покрылись, дышат тяжко, силы явно на пределе. Да и солнце восточное – это вам не шутки! Легко раскаляет эту самую пустыню до шестидесяти и выше. Словом, смотрят – ну никак не догнать! Остановились.
А джейраниха будто издевается – тоже остановилась. И этак перебирает ножками: типа, дразнит: мол, где вам, городским, со мной тягаться!
Бросились тогда снова в погоню: обидно же до слёз! Какая-то коза пустынная – да шахзоде с его лучшими помощниками-охотниками, нос утёрла!
Ну, догнать не догнали, а вглубь пустыни Каракорум ещё дальше заехали. Солнце уж начало опускаться, звёзды высыпали… Поневоле нужно остановиться на ночлег. Решили ночью никуда не ездить: и кони устали, и следы свои плохо видно. А как раз новолуние было, и без месяца, да на рыхлом осыпающемся на песке-то – ни зги всё равно не видать. А тут ещё тени зловещие – словно обступают, и шушукаются о чём-то нехорошем между собой – дескать, вот повезло-то: сколько ослушников заветов мудрых аксакалов поизведем сразу: другим-то впредь – наука!
Хотели юноши наши костёр развести, чтоб не так тоскливо было, да и на ужин кое-чего разогреть. А дров нет: думали, что за день управятся, выехали налегке.
Ну, пожевали то, что в мешках-то седельных нашлось, напоили коней-то. (А то ведь из пустыни-то дикой не больно пешком выйдешь – завязнешь!) Да и спать легли.
Часовых, однако выставить – мало ли что! – Анвар не забыл.
Утром, чуть солнышко озарило всё бодрым, и пока незлым, светом, смотрят – а нету никаких следов! Все их следы ветром пустынным замело. А дороги-то никто, конечно, в азарте погони не примечал. Ну и как теперь выбираться?!
Всё же решили, что просто поедут на восход солнца – вчера, как ни увлеклись погоней, а заметили, что солнце всё время в глаза било – на запад, стало быть, скакали…
Вот едут час, вот два – ни следа от коней, ни приметы какой, ни даже саксаула. (Это такое пустынное растение, не боящееся даже Духов пустыни да солнца, уж очень солнцеустойчивое потому что, да и воду может корнями хоть из подземелий Мардука доставать, такие они длинные – а вовсе не то, что обычно понимают под этим словом невежды разные!) А ведь вчера, когда погоню вели – вокруг много его, саксаула, то есть, было. Да и верблюжьей колючки.
Ясно дело – заблудились.
Да только у кого в пустыне дорогу-то спросишь!..
Однако нашлось вдруг у кого.
На кромке небольшого бархана сидит черепаха. Большая такая, важная: гордо обводит вокруг взором – словно всё тут принадлежит ей, а гостей незваных она не привечает, а просто ждёт: когда наконец уберутся, и перестанут нарушать её гордое уединение!
Подъехал к ней тогда шахзоде Анвар, и говорит, вроде, как в шутку: поприкалываться захотел, поддержать упавших духом спутников-то своих:
– Здравствуйте, ваше Высочество, черепаха пустынная! А не подскажете ли нам, заблудшим путникам, как нам в город Бадаркент попасть, столицу Горезмского ханства?
И вот отвечает им черепаха пустынная, да ещё приятным таким женским голосом:
– Здравствуй и ты, шахзоде Анвар! (И свите твоей тоже – привет.) Вот только дорогу я тебе не скажу, пока на поклянёшься ты словом шахзоде взять меня в жёны!
Принялись тут орать, да ругаться, возмущаясь, молодцы из свиты Анвара! Пока шахзоде, сам молчавший, да только на черепаху пристально смотревший, не поднял руку, велев им заткнуться. И ответил он тогда черепахе:
– Предложение твоё, уважаемая, по меньшей мере, странное. Да и не подобает оно мне, падишахскому сыну. Не могу я, наследник Трона и Престола, вот так, запросто, пообещать простой – не девушке даже, а черепахе! – взять её в жёны.
– Да чего с ней церемониться! – заорали опять спутники его, даже на песок многие пососкакивали. – Убить её, да и поджарить! Проучим нахалку! Заодно и пообедаем!
Шахзоде даже рот открыть, чтобы остановить их, не успел, как вдруг повела этак легонько головкой граненно-чешуйчатой черепаха, да и молвит:
– В камни!
И точно! Не успел отзвук эха пустынного смолкнуть, как вместо придворных молодцев-красавцев, да и их коней – камни пустынные лежат на песке: какой побольше, а какой – и совсем уж маленький… Опешил шахзоде, на секунду даже дар речи потерял. Затем взял себя в руки:
– Уважаемая госпожа черепаха! Приношу вам мои самые искренние извинения. От себя, да и от имени спутников своих порывистых, да плохо соображающих… Не могли бы вы, в знак прощения, вернуть им их человеческий облик?
– Отчего бы не вернуть, – говорит тогда черепаха, – Я вполне понимаю их горячность, и презрение ко мне, низкородной пустынной твари. Однако если ты, и правда, хочешь принести извинения, у нас, в пустыне, они не так делаются. Ты сидишь верхом, а я – вот она, внизу. И ты, словно бы свысока, просишь у меня прощения…
Не выглядит это извинение правдивым. А так – словно у вас во дворце: чванливо-высокородное лицемерие!
Вот если и правда хочешь извиниться, слезь с коня, да стань передо мной на колени – чтоб моя голова была выше твоей! И я поняла серьёзность твоих намерений, и искренность твоих извинений!
Призадумался Анвар.
Сроду он – отпрыск царских кровей! – ни перед кем на коленях не стоял!
Однако вспомнил – вспомнил, что это его идея была. Поохотиться в песках. Догнать джейраниху. И сам спутников не остановил, когда захотели балбесы эти порывистые убить черепаху. Значит, это именно он, как старший в их Команде, несёт полную ответственность за то, что натворили. И жизнь своих сотоварищей.
И если они не вернутся домой, к отцам и матерям, он просто не сможет смотреть тем в глаза. (Обычный шахзоде, такой, как их изображают в старых сказках, то есть – самовлюблённый и чванливый, конечно, гордо отказался бы. А, может, и послал бы наглую черепаху. Куда подальше. Но Анвар – шахзоде не совсем обычный. И, может, как раз поэтому про него и сказка – не совсем обычная.)
