Жигарев задумался. Действительно, именно он и его люди смотрелись инородно, если считать верным утверждение подполковника в обычности ситуации для него. Он достал из внутреннего кармана удостоверение и протянул подполковнику. Тот взял в руки и стал внимательно читать, посматривая на Жигарева. Сложил, в глубокой задумчивости сдвинув фуражку на затылок. Потом вернул удостоверение и полез во внутренний карман кителя. И вот уже Жигарев с удивлением вчитывался в черные строчки удостоверения подполковника ВВС СССР Рябцева Л.И., начальника штаба ВУАЦ ДОСААФ. Выданного в июне 1956 (!) года тогда еще лейтенанту.
— Почему на вас погоны? — с подозрением спросил он у подполковника.
— Так с 1943 года носим. По приказу Сталина, — опередил с ответом нач. караула. Рябцев утвердительно кивнул.
Теперь уже Жигарев сдвинул фуражку на затылок.
— Уберите оружие, — обратился он своим людям.
Встречающий караул опустил стволы мосинок без команды. Люди они были пожилые и такие страсти им явно не нравились.
— Трофимыч! — обратился нач. караула к одному из прибежавших по тревоге из караулки, — принеси вчерашнюю газету.
Трофимыч закинул винтарь на плечо и похромал к караульному домику. Остальные, молча, пытались решить вопрос с определением времени и что с этим делать.
Через минут семь Трофимыч вручил Жигареву газету "Сельская жизнь» за 16 июня 1979 года. Пятница. В ней рассказывалось об успехах СССР на международной арене и на полях сельского хозяйства.
Жигарев вытер выступивший пот на лбу и потерянно посмотрел вокруг.
— Мы вылетели из Москвы на рассвете 15 июня 1941 года. Я летел в Минск в штаб ВВС Белорусского Особого Округа, — растерянно произнес он.
— Через неделю началась война, — тяжело, но уверенно произнес Рябцев.
— Немцы все — таки напали?
— Да. В 4 утра 22 июня. Эта война стоила нам почти двадцать семь миллионов жизней, — ответил Рябцев.
— Они там…. а я… тут! — в голове Жигарева не укладывалось, что он практически стал дезертиром.
— Ладно. Чего тут в поле стоять? Начальник караула! Продолжайте службу. — Дежурный! Подскажи экипажу как и чем закрепить самолет. А мы, товарищ генерал — лейтенант, поедем в штаб. Если опасаетесь, пусть с нами едет ваш порученец. Да, еще! Дежурный, пришлю машину вторым рейсом, отвези остальных в столовую, распорядись насчет завтрака. И скажи пусть принесут что — нибудь поесть мне в кабинет. На всех.
Сил возражать у Жигарева уже не было. Он был просто раздавлен ситуацией и знанием, что там — в его времени — через неделю советские летчики будут биться за Родину. А он не то что предупредить об этом не сможет, вообще будет числиться дезертиром. Подполковник распахнул правую дверцу автомобиля, Жигарев на автомате сел на сиденье. Начштаба и порученец сели сзади.
Через пять минут езды по бетонке подъехали к штабу центра. По дороге Жигарев ничего особенного не увидел — достаточно густой смешанный лес по сторонам, примерно посредине маршрута, справа, высилась высокая и мощная водонапорная башня, там же, но слева у дороги, находился явно склад, обнесенный колючей проволокой.
Сам штаб представлял собой двухэтажное здание, слева от него, казарма из белого кирпича, перед ними плац. Справа, двухэтажная казарма из красного кирпича. Войдя в штаб, Жигарев на первом этаже увидел часть фюзеляжа с кабиной тех серебристых машин, увиденных им на стоянке аэродрома. Но сейчас, он практически не обратил на это внимания. Так, информация к сведению. Они стали подниматься по лестнице, когда их снизу окликнула женщина средних лет. Точнее обратилась по имени отчеству к подполковнику и сказала, что пропало напряжение в электросети, соответственно не работает АТС и остались только прямые оперативные телефоны Центра, запитанные от аккумуляторной батареи. И самое главное — пропал прямой канал на Москву. Попытка наладить связь через соседнюю АТС железнодорожников так же не удалась — с ними тоже нет связи. И в этот момент Жигарев понял, что еще его мучает и что он просто раздавленный свершившимся забыл узнать.
— Мы победили? Когда?
18 июня 1979 года. 6.30. Городок авиацентра
Примерно полседьмого утра в городке произошло два, на первый взгляд, незначительных события. Независимо друг от друга, из своих квартир позевывая и встряхиваясь от недавнего воскресного сна, вышли инженер АТС подразделения связи Центра Василий Рачков и главный энергетик Центра Александр Сувор. Хотя выражение «независимо» весьма относительно, когда это касается зависимости состояния связи от наличия энергии. Обоих их подняли дневальные суточных нарядов, отправленные дежурным по Центру. Пропало электропитание, а значит и АТС перешла в аварийный режим. Каждый из них направился туда, где можно было выяснить причину этих неприятностей.
Василий Рачков пришел на АТС, удостоверился в отсутствии электроэнергии и, вздохнув, приступил к запуску аварийного генератора, размещенного в соседнем помещении с АТС. После подачи питания проверил наличие каналов связи. АТС работала исправно. Все линии связи телефонной сети Центра работали. Не было каналов на железнодорожную станцию и в город. И самым важным был именно прямой канал в город, через который Центр по паролю имел связь с Москвой. Нельзя сказать, что этот канал использовался часто — все же Центр не был боевой частью — однако порядок требовал его наличия в исправном состоянии. Еще раз вздохнув, Василий полез в свою заначку, где у него на «черный день» была припрятана бутылка "Пшеничной». Причина воздыханий для Василия была ясна как божий день. Дело в том, что линия связи в город проходила через АТС завода, расположенного на окраине города между улицами Новая Бозня и Московская и по странному обстоятельству на этой АТС замыкалась перемычкой. И вот этой перемычкой изредка пользовался техник этой заводской АТС, когда ему очень хотелось, ноне на что было выпить. Он, ни грамма не сомневаясь в «своем праве» вынимал эту самую злосчастную перемычку и с нетерпением ожидал прихода своего соседа «по связи», который обязан был сделать обход линии. Процедура и цена «восстановления связи» была неоднократно отработана и установлена — это была как минимум бутылка вина — как правило, для начала, либо бутылка водки. В общем, обычно «обход линии» в таком случае затягивался до вечера и Василий после обхода попадал не на работу, а сразу домой.
Вздыхал Василий потому, что имел определенные планы на этот выходной день и эти самые планы прямо с утра рушились. С такими невеселыми мыслями Василий шагал по линии, для успокоения совести иногда поглядывая на провода. Дойдя до полотна железной дороги, он внимательно осмотрел спуск и переход воздушной линии в кабельный канал под железной дорогой. Это было самое слабое место линии — при неисправности кабеля его ремонт, точнее замена, сулила массу проблем с согласованиями и проколом полотна. Но в данном случае все выглядело вполне исправно. Проблемы начались, когда Василий пересек рельсы. Он не нашел опоры на которую должна была подняться линия связи и превратиться из кабельной снова в воздушную. Ни выхода кабеля, ни опоры просто не существовало. Она не была сломана или сбита — ее попросту не было. И что вообще странно — он не видел улицы Новая Бозня. Слегка обалдевший от такого изменения местности Василий все же двинулся по направлению к заводу со злополучной АТС Степаныча. Пройдя полкилометра, он не обнаружил ни завода, ни улицы Московской. Он вообще ничего не увидел, так как на месте предполагаемого завода и улицы шумел вполне зрелый лес. Василий присел на бугорок и задумался. Он твердо помнил, что с вечера не пил. Хотя вот сейчас такое желание у него проявилось. Правда он не был уверен, что это поможет в решении его проблемы с действительностью. И еще останавливало его то, что нужно доложить и как — то объяснить ситуацию дежурному по Центру. И вот тут признаки употребления снадобья, решающего множество русских проблем, могли только отягчить положение Василия.
