Хоть и не видит меня сейчас никто, а все равно капитану как-то неудобно проявлять неуклюжесть. Да и примета плохая.
«Тонкие мачты, оплетенные паутиной бегучего и стоячего такелажа, вонзаются в серое низкое небо. В борт плещет грязная портовая волна, и на белом лаке остаются клочья пены, нефтяные потеки, какой-то мусор. Моросящий дождь нагоняет тоску. Струйки воды сбегают по зеркальным стеклам рубки. Холодно, уныло. И так не вяжется с сумрачным миром вокруг щеголеватый, праздничный бело-голубой корпус яхты. Ну, ничего, завтра снимаемся. Пусть далеко, за Балтийскими проливами, но нас ждет солнечный океан…»
Да, вот именно так я писал в десятом классе, писал эти строчки редкой тогда китайской авторучкой с «золотым» пером, погружаясь с наслаждением в вымышленный романтический мир и отчетливо сознавая, что никогда такого не будет на самом деле.
И в семнадцать лет хватало здравомыслия понять, что гражданину Страны Советов в обозримые десятилетия нереально мечтать не только о собственной океанской яхте, но и о том, чтобы хоть на швертботе, хоть на плоту выйти бесконтрольно, по собственной воле за пределы реальной — на суше, подразумеваемой — на воде, ограждающей «социалистический лагерь» колючей проволоки.
Тогда и поселилась в душе, пусть не всегда явная, неприязнь к лишавшей меня надежд власти трудящихся и совершенно уже безумная на шестом десятке лет ее существования уверенность, что еще при моей жизни она… накроется.
Одно время я даже мечтал увидеть свой труд опубликованным, а потом, чуть повзрослев, понял, что этого тоже не будет никогда.
Странным образом из-под пера благополучного юнца из вполне советской семьи вышло абсолютно антисоветское произведение, притом что в нем не имелось ни одной крамольной фразы. Просто он был весь, мой «роман», пропитан этаким «не нашим духом».
Будь его герои иностранцами — другое дело. А когда все приключения происходили в «наши дни», с нормальными советскими парнями, старательно изображающими персонажей Джека Лондона и Артура Конан Дойла, эффект получился странный.
Вообще там все выходило так, будто никакой советской власти не было и нет, а говорят по-русски и носят русские имена граждане непонятной страны. Что немедленно приводило к аллюзиям насчет необязательности социалистического государства.
А в итоге получается, что так оно и есть. Дожили, можно сказать.
Впервые я всерьез поверил в это, увидев трехцветный российский флаг над Моссоветом в ноябре 1991 года, а потом, окончательно — в сентябре 1921-го.
И вот это тоже получилось, однако. Совершенно не так, как представлялось, и на много лет позже, а все же…
Но сейчас главное — не думать ничего такого, что может отвлечь от требуемого настроя.
Наоборот.
Необходимо всей душой и сердцем уверовать, что я — это именно тот парень, неважно как, пусть будет — чудом, но добившийся придуманной цели, а отнюдь не нынешний, с истрепанными нервами и омраченной совестью стареющий авантюрист.
Скорее всего — это тоже очередная глупость, наивная попытка вырваться из пут навязанной кармы, или, что вероятнее, — ею же предписанный шаг, но — кто его знает?
Вдруг да и получится? Если даже Держатели Мира и умеют отслеживать мои деяния, но, может быть, не с микронной точностью? Может быть, примут за истину внешнюю, тщательно подготовленную и замотивированную фабулу?
В любом случае — хуже не будет.
Поправив сырую от непрекращающейся туманной мороси капитанскую фуражку, я перепрыгнул с бетонного волнолома на выдраенную до чистоты операционного стола палубу.
Со странным в моем возрасте и положении волнением прошел вдоль левого борта в корму, касаясь ладонью полированного планширя, втугую выбранных вант и прочих деталей стоячего и бегучего такелажа.
Романтика, однако. Скоро эти снасти развернут над морем все свои фоки, гроты, кливера и стаксели — две тысячи квадратных метров дакроновых парусов, и полетит наш «Призрак», подобно клиперу-винджаммеру[1], в самые что ни на есть Южные моря. Где наверняка сохраняется еще почти весь антураж незабвенного XIX века, и, если присмотреться, можно различить на волнах следы кильватерных струй тех давно исчезнувших кораблей, о которых писали Стивенсон, Мариотт et cetera…
Ни на палубе, ни на мостике не оказалось вахтенного, что меня несколько удивило.
Впрочем…
За последнее время в мире случилось столько всяких странностей, что даже факт нерадивого отношения к службе биоробота, ни на какие вольности не способного по определению, меня почти не взволновал.
Потом разберемся.
Я сначала поднялся на крыло ходового мостика, приподнятого над крышей кормовой надстройки, еще раз, теперь уже сверху оглядел палубу яхты, пока еще носящей свое исконное имя «Камелот», данное ей при закладке.
Строилась она для одного из принцев или герцогов королевской крови на верфях Глазго, но что-то там у них не сложилось с финансами, и яхту перекупила леди Спенсер, чтобы эффектным жестом преподнести ее в подарок лично мне.
Формально это был знак благодарности за спасение от ее же бывших начальников на Валгалле, но я испытывал сильное подозрение, не есть ли это очередной изящный и тонкий ход в давно уже разыгрываемой между нею и мной партии странной игры, смахивающей одновременно на шахматы, преферанс и покер.
Подарок, от которого нельзя отказаться и который, будучи принят, неизбежно на какое-то время выведет меня за скобки происходящего. Я давно и страстно мечтал поплавать под парусами в Южных морях — теперь мечта стала реальностью.
…Два, три месяца, а то и полгода продлится это путешествие, и со мной уйдут Ирина и Шульгин. Грубо говоря, с доски убирается ферзь, ладья, слон, а из прикупа — туз с королем. Что на этом надеется выиграть Сильвия — пока не ясно, но сам факт налицо. Что ж, я всегда рад пойти ей навстречу…
А яхта была хороша, хотя, в стиле корабельной архитектуры начала века, ее палуба излишне, на мой взгляд, загромождена раструбами машинных вентиляторов, шлюпбалками, сходными тамбурами люков и прочим судовым оборудованием.
В центре, между фок- и грот-мачтой, возвышалась высоченная медная, надраенная до самоварного блеска дымовая труба. По-своему красиво, хотя и нелепо, если знать, что под этой трубой вместо паровой машины Никлосса тройного расширения установлены две мощные и легкие турбины по тысяче лошадиных сил каждая.
И вообще внешний облик «Камелота» — только видимость, декорация. Воронцов с Левашовым, усовершенствовав методику создания дизель-электрохода «Валгалла» из древнего парохода «Мавритания», и здесь произвели аналогичные манипуляции.
