Часто приходили мне на ум эти строки, некогда известного поэта Александра Сергеевича Пушкина. Сейчас классиков не читали, кроме неприличных слов на заборе или в подъезде, люди ничего не читали. Книги найти можно, но как говорится: «Было бы желание». Я — то классику любил, уважал, отец книжонки мне через знакомых доставал, я тому рад был несказанно.
Ну что же не буду засорять дневник, раньше времени, а то на приключения не хватит. Скажу только одно, что недолго думая, предложение Спичкова я принял, уехать я хотел отсюда давно, и раз выпал шанс, то использовать его надо.
* * *
Отложив дневник, Артём протёр уставшие глаза. Был поздний вечер, и в его комнате таился мрак, только слабый свет свечи позволял, что — то разглядеть. Дунув на пламя, и увидев перед собой только темноту, Артём заполз под одеяло, и уговаривая себя, что завтра трудный и важный день, уснул.
Утро, работа, камни, шахта, сволочь — начальник, бородатые, перепачканные товарищи — всё как обычно. Кроме одного — сегодня Артём не встретил Наташу. Конечно, он мог её проморгать, когда камень принимал, но это его последний день Артём был очень внимателен. Расстроившись, он возвращался после обеда домой. Поев вяленой рыбы и пресного хлеба, парень вновь взялся за ручку и тетрадь, с твёрдой обложкой.
Если я вот так сейчас уеду, не попрощавшись с Наташей, не признавшись ей в чувствах, то так и буду жалеть об этом всю жизнь. Говорил мне отец: «Делай желанное сейчас, потом можешь не успеть». Вот я сегодня и решил признаться ей, пусть откажет, пусть смеётся, тогда меня точно ничего тут не удержит.
В пиджаке, брюках, с шикарными розами в руке, с коробкой конфет в другой, Артём уверенно шёл к печатному бюро. Цветы, между прочим, потребовали больших затрат, как и конфеты, разумеется. Розы, как и остальные растения, «спасли» россияне на специальных ботанических кораблях, во время потопа.
— Здравствуйте, Наташа Белова здесь работает? — спросил Артём у молодой секретарши.
— Да вот вчера только уехала.
— Куда? — дрожащим голосом, автоматически произнес парень.
— Простите, а вы ей кем приходитесь?
— Парень, я то есть… Её парень.
— Она ничего не говорила о вас.
— Так куда она уехала?
— Вроде куда-то на Урал.
— Зачем? — сказал Артём раньше, чем подумал.
— Вы её парень, вы должны знать.
— И всё же.
— То, что её повысили, и теперь она военный корреспондент, вы тоже не знаете? Приезжал какой — то капитан и забрал её.
— Репортаж в горячей точке? — обескуражено произнёс «парень».
— Разумеется.
Хуже, стечения обстоятельств, и нельзя было представить. Даже погода полностью описывала то, что творилось в душе Артёма. Ливень, гроза, гром, почти чёрные тучи. Двигаясь машинально, вскоре молодой человек оказался дома. Темно-зеленый рюкзак оказался в руках. Сразу же там появился фонарь, две батарейки, пачка ржаных сухарей, леденцы, пара карандашей, три шариковые ручки, дневник, зажигалка, фляга с водой. Отцовские часы, служившие больше памятной вещью, чем необходимой, тоже бережно легли в рюкзак, баночка тушенки. У Артёма навернулись на глазах слёзы, но течь им он не дал. Ещё чего не хватало плакать из — за бабёнки! Но на душе кошки скребли, чего уж говорить. Хотелось убраться из этого города как можно скорее. Покидав не глядя, оставшиеся более, или менее ценные вещи, благо было их не много, Артём стал одеваться. Снова перед глазами всплыл образ Наташи. Вот же впилась в память, чертовка!
Кажется, даже если бы Наташа отказала, я меньше расстроился, чем так быть в туманной неизвестности. Всё Артём, хватит о ней думать, ты её больше никогда не увидишь, Урал — это адское место туда — то ты за ней не пойдёшь. Кого я обманываю…
— Пойду, ещё как пойду, хоть на край света! — уже вслух продолжил Артём, откладывая дневник в сторону.
Окраина Промграда.
— Сань, ну и долго нам твоего паренька ждать?
— Сколько скажу, столько и будете ждать! — Отрезал Спичков.
Охранник, закатив глаза, откинулся на борт повозки.
— Паша, ты бы лошадей напоил, ехать то долго.
Второй охранник, молча, встал, поднял пластиковое ведро и пошёл к колодцу.
* * *
Когда Артём подходил к месту встречи, то увидел, полного невысокого человечка в куртке с сигаретой в руке. Он опирался на борт деревянной повозки, в неё были запряжены две крупные лошадки. На куче коробок, мешков и различных тюков, лежал крупный мужик в камуфлированной куртке, с автоматом Калашникова в руках. От затопления повозку спасал натяжной навес.
Прикрывая голову рюкзаком, Артём подбежал к повозке.
— Здравствуйте дядь Саш!
— И тебе не кашлять Тёма! — ответил Спичков. — Ты готов?
— Да, то есть не совсем, мне ещё в Красный Крест забежать за рекомендацией надо.
— Да садись уже, завезём. Паша! А ну сюда топай!
— Я вас сильно задержал? — виновато спросил парень, когда уселся на мягком мешке.
— Вообще-то да. Ну ничего, я ведь понимаю, тебе тяжело с родными местами расставаться.
Артём обвёл «родные» места печальным взглядом. Серые, ободранные дома, смотрящие своими пустыми глазницами окон прямо на повозку. Тёмные не предвещающие ничего хорошего проулки. Огромные мусорные кучи прямо на тротуарах, впрочем, городок смело можно было назвать тоже мусорной кучей. Ржавые остовы того, что раньше люди называли машинами. Теперь эти куски рыжего ненужного железа, лежали на дорогах, кое — где в кучах. Ржавые дорожные знаки, фонарные столбы, детские площадки, или то, что от них осталось. Весь мир проржавел, и проржавел изнутри, проржавели люди.
То, что Спичков назвали «родными местами», Артём всецело ненавидел. То единственное, что он мог назвать родным, умерло.
— Чего задумался? Уезжать не хочется? — Поинтересовался Спичков.
— Ещё как хочется! Только вот по отцу тоскую.
— А, понятно. Да Коля хорошим человеком был, я о нём тоже скучаю.
Артём не ответил, помимо отца он ещё думал и о Наташе.
— Но недолго можно оставаться хорошим на такой работе. — Продолжал дядя Саша.
— Кем работал мой отец? Он никогда об этом не говорил, и на вопросы не отвечал.
— Я тебе этого не скажу. — Отвернулся Спичков, жалея, что завёл этот разговор. — Твой отец мне всегда запрещал это говорить.
— Теперь его нет, вы можете ничего не бояться.
— Тебе знакомо такое слово как честь? — Неожиданно резко и даже грубо отозвался Александр. — Ей я поклялся перед твоим отцом!
Какое — то время они ехали молча.
