С трудом подняв организм с холодного линолеума, Тоха, пошатываясь, направился к столу, в надежде найти там если не спасительный рассол, то хотя бы остатки томатного сока. Тщетно - банка из-под огурчиков была пуста и, похоже, неоднократно вылизана, а пачку, в которой вчера пребывало два литра сока, кто-то разрезал, чтобы добраться до последних капель, извлечению которых мешали особенности конструкции горловины.
Минералки тоже не было. Это уже серьезно - попахивало неминуемой смертью от обезвоживания. Глаза с трудом сфокусировались на кое-чем интересном - пластиковая бутылка с желтым содержимым. Сладкий напиток? Да какая разница - Тоха готов был даже мочу туберкулезника выпить, лишь бы не сильно теплую.
В бутылке оказалось растительное масло. Об этом Тоха догадался лишь после того, как сделал исполинский глоток. С утробным хрипом успел выскочить на улицу, перегнулся через перила, изверг из себя поток чего-то мерзкого, сдобренного проклятым маслом.
Из-за угла показался Паша - почти двухметрового роста белокурый синеглазый перекачанный тип с лицом атлета-херувима и душой рваного контрацептива. Он по утрам занимался бегом и от этой собачьей привычки не отказался даже на отдыхе. Из одежды на гиганте были лишь ядовито-желтые огромные трусы. Или это шорты называются? Да какая разница - он их надел не для того, чтобы Тоху озадачивать - он девкам местным свои трицепсы и разные ягодицепсы демонстрирует. Унылое создание - ему нечем похвастаться, кроме последствий злоупотреблений стероидами.
Паша, оценив происходящее, недовольно заметил:
- Утро доброе, Антоша. А слабо было в параше поблевать, как белый человек? Все ведь загадили, будто свиньи.
- Привет и тебе, мечта гомосека, - хрипло произнес Тоха. - Слушай, друг, принеси лучше водички, а то я тут не только наблюю, а еще и подохну.
Паша, рукой описав щедрый полукруг, указал на море, шумевшее перед носом:
- Вон тебе водичка - пей, не стесняйся.
- Паш, Земля ведь круглая - принеси водички, и добро к тебе когда-нибудь вернется.
Здоровяк становиться на праведный путь помощи страждущим упрямо не желал:
- Ступай к морю Антоша, ступай. Может утопишься заодно. И смотри детей по пути не распугай - выглядишь ты как труп на последней стадии разложения.
Развернувшись, Паша последовал куда-то вдаль, параллельно берегу. Наверное, ищет очередных девок, которые еще не видели его ягодицепсы. А может и мужиков - от этого громадного мешка с дерьмом всего можно ожидать. Подождав, когда качек удалится на безопасное расстояние, Тоха пробормотал ему вслед несколько очень нехороших слов и неспешно поплелся к морю. Ему действительно нужна была вода, хоть какая-нибудь - так почему бы и нет?
Босые ноги увязали в по-утреннему прохладном песке, каждый шаг казался подвигом, а проклятое море будто и не думало приближаться. Тоха уже решил, что не дойдет до него никогда, как тут под ступнями стало влажно. Еще несколько шагов, и вода достала ему до пояса, намочив низ рубашки. Тоха замер, с наслаждением сбросил напряжение в мочевом пузыре. Горячая струя, попав в ловушку мокрых джинсов, приятным теплом обдала пах. Нагнувшись, Тоха зачерпнул воды, затем еще и еще. Она оказалась не столько соленой, сколько неприятно горьковатой. Да и мочи в ней, наверное, хватало. По-хорошему надо бы отойти от этого оскверненного места - волнения почти нет, ореол загрязнения вокруг него растворяется далеко не мгновенно. Но Тоха и не думал отходить - ему было безразлично. Он зачерпывал живительную влагу снова и снова, не обращая внимания на неприятный вкус и зевак, несмотря на ранний час оккупировавших пляж. Две какие-то сомнительные парочки с помятыми физиономиями, ленивые рыбаки с длиннющими спиннингами, пацаны, накачивающие резиновую лодку. Кто-то смеялся. Наверное, над ним.
Хорошо бы, если б они все сдохли. Сразу. Все. Мгновенно. Немедленно.
Становилось холодно. Июньское море теплое, но стоять в нем подолгу без движения не получится. Тоха, устало волоча ноги, выбрался на сушу, через силу сделал несколько неуверенных шагов, рухнул на сухой песок. Все - дальше он уже никуда не пойдет. Будет валяться здесь. И правильно - идти к заблеванному коттеджу с вонючими телами Лысого и Олега и двойне вонючим Пашкой… Не пойдет он. Если подохнет, то подохнет здесь, а не среди тамошней блевотины.
Но спокойно помереть ему не позволяли:
- Папа, а почему этот дядя лежит в мокрых брюках? - чуть ли не над ухом мерзко вопросил пронзительный детский голосок неустановленной половой принадлежности.
Голос папы оказался не менее мерзким - визгливый, неприятно дребезжащий, действующий на нервы по всей их протяженности:
- Доча - дядя загорает.
- А почему он одетый загорает?
- Ну… чтобы не обгореть.
- А босой почему? Ножки ведь обгорят.
- А у него ножки уже хорошо загорели, и не обгорят. Ты когда загоришь вся, сможешь весь день на солнышке бегать. А пока что нельзя - только утром и вечером.
- Папа, а когда приплывут дельфины? Ты обещал дельфинов!
- Скоро доча, скоро. Им надо сперва кашки покушать. Вот сейчас мы с тобой пройдемся вон до того заборчика, и назад - кушать. Как дельфинчики.
Каждое слово этой парочки отдавалось в голове Тохи забиваемым раскаленным гвоздем. Выслушивая этот недлинный диалог, он проклял папу и его отродье раз сорок, остро жалея, что мать малолетнего чудовища не сделала аборт на раннем сроке. Когда сверлящий голос этой живой рекламы презервативов затих вдали, Тоха на миг ощутил неземное блаженство. Ему по-прежнему было невероятно паршиво, но изменение обстановки в лучшую сторону сказывалось.
Но недолго он наслаждался тишиной. Сперва рыбаки подняли многоголосый шум - судя по всему, кому-то из них попалось на крючок нечто интересное. Наверное, иллюстрированный журнал для геев - ничто другое подобных выродков заинтересовать не способно. Затем малолетние прыщи, накачивающие лодку, что-то нехорошее с насосом сотворили - с каждым движением поршня он начал издавать свистящий раздражающий звук, равномерно капая на воспаленные мозги. Будь у Тохи силы, он бы сейчас поднялся и убил всех этих короедов, а их лодку порвал бы как Тузик грелку.
Рядом на песок плюхнулось чье-то тело. Будь проклято все человечество - пляж, наверное, на сто километров тянется, но ему вздумалось развалиться именно здесь. Для таких уродов следовало бы смертную казнь в уголовном кодексе оставить - они не имеют права жить.
- Ты как? - хрипло поинтересовалось тело.
Голос был смутно знаком. Осторожно активировав участок мозга, отвечающий за память, Тоха вспомнил, что он принадлежит Олегу и нашел в себе силы ответить:
