Птицы, звери, все, кто имел хоть каплю мозгов для выработки инстинкта самосохранения, обходили и облетали страшную скалу сотой дорогой. И все потому, что теперь тут жил этир. Просто старый, дряхлый этир, шальным ураганом занесенный в эти места лет сто назад. Полуразумный птицеящер сидел на самой вершине, устало прикрыв огромные глаза от яркого солнца и спрятав голову в тень собственного тела.
Доведись кому увидеть этира со стороны, он подумал бы, наверное, что это густо поросший мхом кусок скалы. Потом пригляделся и принял бы его за изваяние страшного крылатого бога, сработанное давно вымершим племенем. А больше и не успел бы ничего подумать. Две с половиной тонны могучих мышц и брони разили со скоростью черной молнии.
А этир хотел есть. Задранный накануне лесной кабан уже давно был переварен вместе с густой и жесткой, словно проволочная щетка, шерстью и огромными, толщиной в руку взрослого охотника, бивнями. Птицеящер сидел на прохладном ветерке и лениво дремал, собираясь вечером сделать налет на разведанный недавно выводок одичавших крингов. Предчувствие вкуса сладкого мяса заставляло его довольно жмуриться и расслабленно, словно потягиваясь, топорщить когтистые плечи.
Странный, знакомый запах внезапно вывел его из состояния полусна. Вкусное свежее мясо лежало совсем рядом и издавало упоительный, чуть горьковатый, горячий аромат. Так пахли туши, которые когда-то он и его сородичи сбрасывали в кипящую от вулканического тепла реку, а потом вылавливали. Это было настоящее лакомство, которое он не хотел и не мог упустить.
Этир поднял клыкастую, поросшую темно-коричневыми костяными наростами голову и широко распахнул ноздри, дожидаясь нового порыва ветра. Запах свежей крови с новой силой ударил в его нос, заставив мелко трепетать черные кожистые крылья. Затем они медленно со свистящим шелестом раскрылись, потом еще раз и еще, пока не заполоскались на ветру, словно паруса морских разбойников элхедов. Легкая рябь пробежала по тонкому бархату крыла, и это словно истаяло в воздухе, сделавшись абсолютно прозрачным. Исчез и этир. Остался только звук поющего в крыльях ветра да холодный терпкий запах. Затем могучий, словно порыв северного шквала, всплеск смыл начисто и это.
Невидимый и молчаливый, словно призрак, он кружил над джунглями, внимательно осматривая каждый сантиметр леса. Короткое движение привлекло его внимание. Не выпуская больше этот участок из поля зрения, по широкой дуге этир стал осторожно спускаться ниже. Резкой удушливой волной и гнилостным духом ударили испарения влажного леса. Но на этом фоне все ярче и ярче, словно трава сквозь бетон, просачивался, продавливался жирным и густым ломтем запах паленого мяса. Запах этот сводил старого дракона с ума, заставляя терять остатки разума и всякую осторожность.
Человек, бессильно распластанный на медово-желтом ковре тонких, словно волос, нитей, был практически мертв. И даже целебный мох, усиленно врачующий его своими усиками, был здесь бессилен. Несколько рваных ран не в счет. Площадь ожогов была слишком велика.
Этир потоптался на месте, соображая, как бы выдернуть человека из больно жалящегося мха, так не любившего выпускать пациентов, и уже собрался аккуратно подцепить его длинным когтем, когда человек поднял веки. Воспаленные красные зрачки его смотрели прямо в изумрудно-зеленые глаза этира. Впервые за всю свою жизнь ящер почувствовал себя неуверенно. Видеть его человек не мог. Однако видел. Он понял это, когда заметил, как отслеживают его движения покрасневшие и слезящиеся глаза человека.
Но запах был слишком сладок. И огромная голова этира быстрее молнии рванулась за добычей. Уже раскрылась с чавкающим звуком страшная пасть, обнажая ровный ряд белоснежных клыков, готовых нанизать на себя сочное мясо, когда человек сделал невероятное в его положении усилие и рывком сдвинулся в сторону, убирая голову с обломка торчащего из земли гранитного валуна.
Ящер так и не понял, что его убило. Он просто умер. Его голова со страшной силой врезалась в камень и треснула перезрелым плодом. А человек, потративший на это движение всю свою силу, снова повалился в побуревший от собственной крови мох.
Черная драконья кровь сначала по капле, а потом все быстрее и быстрее, булькая и шипя, вытекала из поверженного зверя на тело своего победителя, покрывая его толстым блестящим слоем и вливаясь в ждущее влаги горло. Человек сначала закашлялся, выплевывая жирные черные сгустки, а затем, словно смирившись, отвернул голову так, чтобы не заливало нос, и стал глотать дымящуюся жижу.
Залитая жарким весенним солнцем лесная поляна, окруженная с трех сторон вековыми, в два обхвата, стволами и мягко журчащим прозрачным ручейком была пасторальным островком спокойствия в бурном зеленом океане леса. На мягкой траве лежал, отдыхая, человек. Тугие, похожие на сытых змей мышцы перевивали коричневое, словно покрытое загаром тело. Расслабленно, будто огромная кошка, он растянулся на солнышке. Человек не боялся крупных хищников, давно усвоивших, кто был хозяином этой части леса. Человек этот вообще ничего не боялся. Живя по своим представлениям как минимум четвертую жизнь, он видел смерть много раз, избегал ее в самых безнадежных ситуациях и в этом совершенно чужом для себя мире остался тем, кем был всю свою жизнь. Самым страшным хищником.
Запах человеческой крови разбудил, словно крик. Несмотря на то что человек продолжал лежать, тело мгновенно пришло в состояние взведенного арбалета. Еще несколько секунд он лежал, напряженно размышляя.
Кровь. Запах холодный. Далеко. Густой. Крови много. Запах свежий. Значит, сейчас или недавно.
Единым аккордом вспыхнули мышцы. Он уже стоял, напряженно внимая звукам леса и пытаясь отслушать звук, соответствующий разбудившему его запаху.
Сначала медленно, а затем все быстрее он двинулся в сторону ветра, доносившего едва различимые крики и звон стали. Совершенно нагой и босой, он беззвучно скользил по лесу темным призраком, не оставляя после себя ни примятой травы, ни колышущихся ветвей. Он пересек крохотную речушку, в которой ловил рыбу, потом глубокий распадок и через некоторое время углубился в незнакомую часть леса.
Звуки боя стали уже настолько отчетливыми, что можно было различить и гулкий удар меча в щит, и звон стали о сталь. А терпкий дух крови и пота вообще почти перекрыл остальные запахи леса.
Последние сто метров, и человек замер внутри раскидистого колючего куста на открытом берегу большой реки, бесстрастно рассматривая открывшуюся картину. Частью песчаный, а частью покрытый густой травой берег был завален трупами людей и тушами верховых животных. Происходящее было понятно с первого взгляда. Небольшой караван на переправе ждала засада. Остатки отряда в количестве пяти девушек стояли по колено в воде спиной к перевернутой повозке, отражая атаку примерно десятка солдат. Еще человек двадцать мечников и арбалетчиков стояли и сидели на берегу, криками подбадривая нападающих. Повозка перевернулась, не успев выехать на берег, и образовала сзади обороняющихся неплохой щит. Но если бы кто-нибудь из воинов сумел подплыть к повозке сзади и взобраться на нее, жизнь отряда была бы сочтена на маленьких песочных часах.
