Комната в девять квадратных метров, или сколько там в футах… Он так и не привык к англосаксонской системе. Хотя лет пятнадцать как перебрался в Новый свет из уютного дедовского Висмара. Да, здесь ты можешь делать все что хочешь, тебе ж открыты «неограниченные возможности», но будешь делать только одно – барахтаться, чтобы остаться на поверхности. Орхидея окончательно придает этому кибер-раю адский вид, может потому, что это аэропоника: корешок и цветочек висят в воздухе.
Кроме нее и него, здесь нет других живых существ: никто не кряхтит, не чихает, не пускает ветры. Впрочем, техносфера подвержена тем же болезням, что и мы. Страдает от коррозии металл, как писатель 19 столетия от чахотки. У стальных изделий со стажем наверняка остеопороз. Сифилис у пластмассы, так же как у Бодлера и Мопассана. Альцгеймер у нанопластика, как у многих президентов одной могущественной державы. Парша у бумаги. Снижение иммунитета у штукатурки – заросла плесенью. Сумасшествие у плеера, играет по две ноты из каждой песни. Назревает самоубийство у компа, заросшего вирусами. Видимо, «Цинь Ши Хуанди», производитель начинки для 99 % всех компьютеров на свете, хочет, чтобы вы купили что-нибудь более модное. Скрип – это кашель, скрежет – это чих, вибрация – это стон, биение – кряхтение.
– Господин Лауниц, а не пора ли подкрепиться? – с фальшивой бодростью спросила стена с обоями-экраном, по ней побежала реклама пиццы.
Окна нет, только стена, а за ней город, в котором не захочется погулять даже с любимой. Позовите банкиров, чтобы смазали все деньгами, да только им неинтересно в загнивающем неудачливом Хармонте. Над полутрупом закрылись рыночные небеса, на Центральном проспекте, где раньше торговали всякой бесполезной всячиной (от зеленых человечков из квазиживого пластика до дорогущих галстуков и золотых запонок для «успешных людей»), теперь апокалиптически свищет ветер. И посреди города лопнувших надежд осталась черная дыра, которая все еще сосет его соки. Зона.
– Я ненавижу пиццу, пора тебе угаснуть, в прямом смысле этого слова… В самом деле, заткнись, не то швырну в тебя соусом.
Он совсем перестал чувствовать вкус пищи здесь – один плюс, что похудел. Живот спрятался, плечи, правда, тоже опустились. Отчаянно хочется курить, вот в заначке две сигарильо, но за электрозажигалкой надо переться незнамо куда, через гниющий, плесневеющий, пустеющий Хармонт. Вымирающая деревня уступает место лесу, это еще куда ни шло, а вымирающий город – автосвалкам, пустырям и барахолкам… А от газовой зажигалки тут немедленно начинает ругаться система безопасности.
– Тогда, господин Лауниц, может быть…
– Нет, не может. Ничего не может быть, особенно с такой стеной.
– Судя по маркерам сетчатки вашего глаза, у вас немного повышенная температура. Могу порекомендовать аспирин, цена упаковки всего десять долларов, доставка в течение получаса. Или предложить вам расслабляющий контакт с Сюрреал Долли (Тм), она лежит в шкафчике, который в вашей ванной комнате, надувается от одного прикосновения в область лобка; после заполнения воздухом на треть не забудьте залить в нее пять литров теплой воды. В случае использования подарочного купона вода будет предоставлена бесплатно.
– Я сейчас налью на тебя три литра теплой мочи, и заткнешься надолго. Не смей пускать мне свои лазерные лучики в глаза.
Тоже мне, нашла ванную комнату. Узкий гроб, где ржавое ситечко душа висит прямо над изрядно порыжевшим унитазом. Подача воды в душе оптимизирована до разреженности водяного пара, да еще ослабевает каждую минуту, чтобы человек не затягивал процесс. Не удивлюсь, что оттуда льется по замкнутому циклу моча, обесцвеченная какой-нибудь кислотой. И унитаз рыночно оптимизирован, от одного до второго спуска воды должно пройти не менее часа.
Он швырнул в стену почти опустевшую бутылку «Сантори». Не разбилась, а казалась стеклянной, да и сам вискарь – ничего; но всё-то у япошек с подвохом. И стене хоть бы хны – она крепче и стареет медленнее, чем он. Обидно для венца творения. Упавшая бутылка пополнила слой мусора на полу – одноразовые стаканчики, грязные шмотки, банки из-под пива, листы несминаемой пластиковой бумаги. Он не пускает робоуборщика, когда тот совершает свой объезд – хрен знает, куда отправится видеозапись, сделанная его видеокамерами, похожими на выпученные крабьи глазки.
Как он ждал, когда помрет дед, чтобы продать дом в Висмаре и начать свой собственный проект. И какими мелкими клетушками казались после дедовского дома все съемные квартиры, когда то и дело втыкаешься носом в стену, и даже не открыть окно, иначе накроется кондиционер. Поэтому ты обречен нюхать запах китайского линолеума и гниющих отбросов из бачка. Однако и те съемные кубики выглядят дворцами по сравнению с хармонтским склепом без окон, в котором он теперь доживает век. Или назовем его жизнеутверждающе – шкаф… Всего лишь неделя съемок – и дедовские деньги кончились, не успев начаться. Потом появился Хаким Пачоли. И, так сказать, оказал содействие. Сколько он теперь должен этому липкому левантийцу с глазами-маслинами? Неохота считать. Влом даже подсчитать, сколько он уже сидит здесь, как моль в шкафу. А ведь пора на что-то решаться.
Внезапно зазвонил телефон. Нет, не его мобильный, а стационарный, замаскированный под пепельницу. Голос звонившего напоминал о скрипе дверных петель.
– Эй, пруссачок, про долг не забыл? Каждый божий день он увеличивается на два процента. Два процента – это не так мало, как тебе кажется. Поторопись, не жмоться, или у тебя в башке одна протухшая капуста? Знаешь, каковы человеческие яйца на вкус? Если будешь таким же тупым, как и раньше, то скоро узнаешь. Кстати, это будут твои хилые яички, размером с перепелиные.
И гудки. Вот зараза. Все-таки его вычислили. Он как раз про Пачоли вспомнил, словно почуял подбирающиеся неприятности.
Может, бросить все и вернуться в Висмар?.. К своему наследственному позору… Нахлынувшие после объединения «весси» выставили его отца, оберста, из армии, предложили «переучиться» на повара. Потомственного прусского вояку – на повара! Поварской колпак не шел ему, так что в основном он сидел без работы, хлебал пиво вместе с простыми парнями, которых вышвырнули с верфи, радикально сокращенной после того же объединения – она ж делала пароходы для Советов. Однако папаша сумел все завершить достойно. Даже красиво – бросился на меч, а ля Ганнибал. Правда, меч был ножом для разделки рыбы.
И дед держался достойно. Между прочим, не пил, только ходил по дому, скрипя половицами. Туда-сюда, вверх-вниз. Звук был почти такой же, как в этом долбаном отеле. Хотя здесь, конечно, нет никаких половиц. Дед вообще-то был супер – он такое еще помнил… Рассказывал, что в 1938 году ряд высокопоставленных прусских офицеров составил заговор, захотели скинуть австрияка – на венской истеричке тогда еще не было ореола побед. Вышли на контакт с англичанами, а те – извините, нет. И Ади, и Бенито им были нужны, чтобы сокрушить колосса на востоке. Австрияк заставил деда воевать с русскими, вместо того чтобы отнимать Индию и Африку у англосаксов. Дед просидел у русских в плену шесть лет, выучился их языку. С добром, кстати, вспоминал, там его даже подкармливали местные бабы – и конвой на это сквозь пальцы смотрел. Так что все Лауницы по-русски неплохо «балакают», наследственно…
