С ударением на «вы». Русский ее был вполне русским, несмотря на долгую жизнь в Германии, а потом в Японии, ну, может быть, что-то прибалтийское, на слух Пастуха, в ее русском имело место. Чуть-чуть. Мило даже.
– Я, – сказал Пастух. Странно, но бабуля ему, осторожному на эмоции, понравилась. – Меня зовут Пастух.
– А меня – Марина, – сказала она.
– А по отчеству?
– Давайте безо всяких отчеств. Марина – и все.
– Давайте, – с некоторым удивлением сказал Пастух, – только я сразу не привыкну…
– Привыкайте не сразу, – позволила Марина. – Я потерплю. А когда поезд на Москву?
– В пятнадцать тридцать. Надо поторопиться.
– Успеем, – уверенно сказал средних лет мужик, один из двух Марину сопровождавших. – Я звонил в Управление. Они дали указание железнодорожникам придержать поезд, если не будем успевать.
Все было выстроено по уму, счел Пастух, Контора веников не вяжет. Придержать поезд на десять – пятнадцать минут, а то и на полчаса, – да они бесследно потеряются в шести с лишним сутках пути.
Однако успели.
Загрузились в вагон, попрощались с провожающими, познакомились с проводницей, явно предупрежденной о каких-то супер-дупер пассажирах, помахали в окошко руками, тронулись.
Заказывая билеты на «Россию», клерки администрации Президента знали точно: люди в Москву едут солидные, важные, им непременно нужен вагон СВ, а в нем – купе «люкс», и чтоб два проводника на вагон, и чтоб чистый туалет, и глухие – тоже чистые, главное! – шторы на окнах, и еще одно главное: питаться лучше бы не в вагоне-ресторане, а в своем купе, обслуга ресторанная все заказанное мухой принесет. Такой вот поезд. Это удобно, счел Пастух, и благонадежно, поскольку идти в вагон-ресторан, сидеть там на виду у всяких пассажиров – не всегда комильфо, особенно когда любой из пассажиров может оказаться наймитом ЦРУ или Управления госбезопасности Японии.
Типа того. Но – в теории.
Хотя Пастух слабо верил в теоретически возможные попытки похитить Марину из поезда. Или вообще ликвидировать как персону нон грата на этом белом свете. Ну на хрена? Научный мир – это если и мафия, то все ж какая-никакая интеллигенция. С оговоркой: научная. Трудновато представить, что какие-то ученые мужи нанимают не интеллигентных, но опытных в своей профессии киднепперов, а те уносят женщину в мешке из-под картошки и вываливают где-нибудь в лаборатории перед компьютером или чего там еще есть? Нет, это тоже не комильфо, если чуток подумать…
А уж она и вовсе о том не думала.
Для начала она открыла нехилую дорожную сумку и оттуда стала доставать вот что: сперва – непочатую коробку конфет, потом – карманный нож с множеством опций от лезвия и штопора до отвертки и консервной открывашки, потом – коробку конфет с японскими иероглифами и девушкой в кимоно на фоне Фудзиямы, потом почему-то – средних габаритов альбом, явно с фотографиями, а в итоге – японский цветной журнал с ее портретом и, очевидно, портретом ее покойного мужа: рядышком они стояли, а сзади опять была Фудзияма.
– Это я, – сказала она, замечательно улыбаясь, – а это мой покойный муж Генрих или Гена по-русски.
Странным это казалось. Выросла она и утвердилась по жизни в Германии, много лет прожила в Японии, откуда ж тогда такие истинно русские, даже скорее советские хозяйственные замашки?..
Купе было невыносимо парадным, хотя и одновременно уютным, что вообще-то редко совмещается. Две низкие полки, мягкие, застеленные накрахмаленным бельем, по две пухлых подушки на каждой. Тяжелые шторы с ламбрекенами – золотые, парадные. На приоконном столике – бутылки с водой, маленький букетик живых цветов, на подносе – два тонких стакана, рядом – две чашки на блюдечках, а еще и корзиночка с конфетами и печеньем. И плюс выложенное Мариной…
Пастуху приходилось ездить по стране на поездах. На других. Где висели серые от вековой застиранности занавески на окнах, где чай подавался в треснутых граненых стаканах с железными подстаканниками и вообще не имел вкуса чая, где – вот главное! – подушка на полке была всего одна, плоская, жесткая, и наволочка почему-то всегда чуть влажная, а проводницы доброго слова не знали, но злых знали много. И если вдруг попадался запасливый и гостеприимный сосед или соседка по купе, по вагону, по полке, если говорили Пастуху: «Давай перекусим, мужик, чем Бог послал», то он с благодарностью принимал участие в дорожной трапезе – всегда долгой, многословной и ни к чему никого не обязывающей.
– Давайте перекусим, – сказала, по-прежнему улыбаясь, Марина. – Что было под рукой, то и прихватила. Кроме пирожков и сыра. Это я из пароходного ресторана украла.
– Спасибо, Марина, – абсолютно искренне сказал Пастух. – Но может, лучше заказать обед в вагоне-ресторане? Быстро принесут…
– Ой, я пообедала перед прибытием в порт. Правда, так, наскоро, мы уже почти причаливали. Эти мальчики… как это у вас: топтуны?.. какое уютное прозвище, прямо как про медвежат… они меня торопили… А здесь можно заказать еду в купе? В России появился такой сервис?
– Вы ж не помните, какой сервис в России. Вам же, насколько я знаю, было всего пять лет, когда началась война и ваш город оккупировали фашисты…
– Я все помню, – просто сказала Марина. – У меня очень хорошая память, она хранит всю мою жизнь – от детского сада, куда меня мама водила, до этого уютного вагона, у вас наконец-то научились хорошему сервису… – И спросила с сомнением: – Может, не надо все убирать в сумку? Может, пригодится?
– Конечно, пригодится, – легко согласился Пастух. – Все пригодится. Путь у нас долгий… А вы правда не любите летать?
– Не могу, – сказала она. – Боюсь закрытых намертво пространств. Там нет воздуха. То есть он есть, но – за иллюминатором. Я в самолете сразу умираю. Буквально. А мне этого очень не хочется. Даже сейчас, когда я одна на свете осталась…
И Пастух впервые увидел Марину погрустневшей и сразу как-то состарившейся. На все ее немалые семьдесят шесть.
– Давайте перекусим, чем Бог в вашем лице послал, – сказал он. – А вечером ужин закажем.
Так и сделали.
А ночью Пастух проснулся от того, что поезд стоял.
Марина на своей полке, съежившись в круглый комочек, спала сладко, малость посапывала, даже отчего-то всхлипывала. Пастух сначала глянул на часы: час пятьдесят три ночи они показывали, отодвинул штору, увидел слабо освещенный перрон, здание вокзала, над входом в который значилось название станции: «Вяземский». Фамилия прямо хрестоматийная. Хотя вряд ли князь Петр Андреевич здесь бывал, слишком уж далеко от села Мещерского Саратовской губернии, а уж тем более от столицы. Хотя – кто его знает…
