— В таком случае зачем ты меня воскресила? И почему не воскрешаешь остальных? Их тут сотни!
— Мне нужен человек, которому я могу передать функцию капитана корабля. Мне нужен руководитель. Если вы откажетесь, я уничтожу вас и продолжу попытки воскрешения в поиске руководителя.
— Уничтожишь меня? Как?
С тихим гулом ворота шлюза разошлись в стороны, и в зал въехал небольшой… танк. Гусеницы двигались бесшумно, башня, в которой не было ни намека на дуло, безостановочно вертелась. На корпусе был выбит номер — «семьсот двенадцать», а по краям башни топорщились устройства, похожие на лазерные пеленгаторы. Видимо, с их помощью робот ориентировался в пространстве.
Бесшумно скользнув ко мне, танк остановился и принял угрожающий вид, раскрыв люк в центре башни, из которого в воздух взвились десятки гибких стеблей с небольшими щупальцами на концах.
— Это ремонтный робот, — безучастно произнес женский голос, — но при необходимости он может лишить вас жизни.
Завороженно глядя на шевелящиеся, будто на ветру, стальные стебли, я кивнул:
— Верю… Хорошо, я согласен стать капитаном.
— Временным капитаном, — поправили меня.
— Согласен стать временным капитаном.
— В таком случае, сэр, позвольте ввести вас в курс дела и разработать вместе с вами план действий.
— А… как быть с этими людьми во льду?
— Сэр, — подчеркнуто вежливо обратился ко мне корабль, — считаю, что в данный момент это не должно вас заботить. Процесс их воскрешения потребует затраты большого количества дефицитных ресурсов, а процент успешных попыток крайне мал. Предлагаю вернуться к этому вопросу позже, а сейчас пройдите, пожалуйста, на командный мостик. Я укажу оптимальный путь — идите по светящимся стрелкам.
Еще не до конца веря в реальность происходящего, пошатываясь от слабости, я направился по указателям. Объемные светящиеся стрелки вырастали в воздухе прямо передо мной. В первое время я пугался и обходил их стороной, но затем стал шагать прямо сквозь них. Стрелки вывели меня в темный коридор и водили в кромешной тьме довольно долго.
Я шел до тех пор, пока меня вконец не утомили тишина и монотонность ходьбы. Я спросил вслух, в глубине души боясь не услышать ответа:
— Почему ты не включишь свет? Пираты испортили?
— Я отключила освещение для вашего же блага, сэр. Пожалуйста, идите строго по стрелкам, не отклоняйтесь в сторону и не касайтесь стен. Стрелки помогают вам обходить… мусор на полу.
Некоторое время я усиленно размышлял, затем вдруг сообразил:
— Скажи, как там тебя… система, мусор, о котором ты говоришь, — это трупы людей?
— Именно так, сэр.
— И ты не хочешь, чтобы я их видел?
— Именно так, сэр.
— Почему?
— Вы пережили процедуру извлечения из криогенной камеры и процесс восстановления мозговых связей — необходимо максимально отгородить вас от стрессовых ситуаций, сэр.
— Ясно.
Я замолчал и пошел чуть быстрее. Покойники в темноте — что может быть ужаснее? Впрочем, я вполне отдавал себе отчет, что реагирую совершенно не так, как следовало бы в подобных обстоятельствах, — вероятно, при воскрешении автоматика ввела успокоительное. Ну да черт с ним.
— Как мне тебя называть?
— Предыдущий капитан называл меня просто Эльва.
— То есть ты помощник капитана?
— Учитывая вашу просьбу о простоте, подтверждаю.
— А ты не знаешь, Эльва, почему меня кремировали… то есть криогени… в общем, почему мое тело оказалось во льду, да еще продержалось в нем столько времени? Последнее, что я помню, была автокатастрофа.
— Сэр, вы говорили, что у вас богатый отец. Возможно, причина в этом.
— Точно… Папаша-олигарх вполне мог организовать сыну такое посмертие… тьфу ты!
— В моей базе нет этого слова. Подобное понятие существовало в эпоху Древнего Рима, но в языке двадцать первого века такого слова уже не существовало.
Я помотал головой.
— «Посмертие» или «олигарх»? Впрочем, неважно, кончай грузить, у меня уже голова раскалывается. Я из России, понятно? Кстати, на каком языке ты говорила в самом начале?
— На ОСА.
Я скривился, как от зубной боли:
— Ладно… лучше скажи, далеко мне еще идти в этих потемках?
— Семнадцать метров.
Я еще не осмыслил ответа, а стрелки уже перестали появляться. Тогда я остановился и напряженно прислушался. Тьму будто разрезали лазерным лучом, и половинки ее медленно раздвинулись в стороны.
Передо мной оказалась дверь, а точнее, шлюз, за которым открылось ярко освещенное помещение, очень похожее на станцию метро, только вместо мрамора все было обшито чем-то вроде серебристого металла.
— Что это за место?
— Станция, — ответил равнодушный голос. — Единственная ветвь монорельса, которая не была повреждена в ходе боевых действий. Теперь вам придется претерпеть некоторые неудобства — я не имею права отключать свет на стратегическом объекте.
Еще не поняв, в чем дело, я шагнул вперед — и поспешно отвернулся от обугленного тела, лежавшего на краю платформы. Впрочем, мой взгляд тут же выхватил клочья и останки человеческих тел в конце станции и оплавленные дыры в металле повсюду.
— Вам плохо, сэр?
— Я голый, напуганный, сбитый с толку — как мне может быть хорошо?!
— Состав прибудет через пятнадцать секунд, — вместо ответа сообщила Эльва. — Расчетное время прибытия на капитанский мостик составляет пять с половиной минут.
— Спасибо, очень рад, — попытался съязвить я, прекрасно понимая, что машина не поймет и не оценит.
Я все еще не терял надежды проснуться.
Память словно отрезало. Совершенно не помню, как зашел в вагон монорельса, как проносился через стальные внутренности корабля и каким образом оказался в лифте. Очнулся, как мне показалось, в стальной коробке — запаниковал, забился, но равнодушный женский голос поспешил успокоить:
— Это нормальная реакция для человека с недавно восстановленной мозговой активностью. Кратковременный отказ памяти — самое меньшее из возможных побочных явлений.
— А какие еще могут быть?
— Нарушение работы внутренних органов, боль в ребрах, потеря слуха, зрения, судороги…
— Стой, а при чем тут ребра? — вычленил я из списка «лишнее» и ухватился за это, надеясь поймать сон на нелогичности.
— Кроме восстановления тканей и процесса сживления костного материала, вам пришлось создать новую грудную клетку, сэр, — хладнокровно объяснила Эльва. — Я приняла такое решение, руководствуясь ограниченным сроком приведения вас в работоспособное состояние — процесс восстановления грудины из мелких осколков протекает гораздо дольше, чем создание новой биологической конструкции.
