Меж тем жизнь текла своим чередом. После разговора со Стасом Нюта рвалась на Беговую все сильнее, но остальные ее не поддерживали: за Крысей активно ухаживал Валет, а Кирилл то ли устал, то ли боялся нового путешествия, то ли просто не был уверен, что на другой станции будет лучше. С другой стороны, гостеприимные хозяева уже намекали путешественникам, что скоро вернется из похода батька Нестор, и до того времени хорошо бы им как-то определиться с дальнейшей жизнью. Насчет Крыси у анархистов вопросов не было – она быстро освоилась с порядками на станции и всячески старалась быть полезной, помогая в госпитале, к тому же уже официально считалась девушкой Валета. А вот Кирилла, человека мягкого и мирного, склонного к философско-созерцательному отношению к действительности, не привлекала ни карьера бойца, ни царящий на Гуляй Поле разгульный образ жизни с ежедневными попойками, лихими песнями и прочей «свободой». Парень сомневался, колебался и все свое недовольство обрушивал на Нюту. Ей уже стало казаться, что это она виновата во всем – сманила его с родной станции, где он мог бы жить долго и счастливо. Когда Кирилл упрекал ее, девушка злилась и возражала, порой весьма резко, но когда он просто сидел с унылым видом и в его красивых серых глазах стояла тоска, а на все вопросы он кротко отвечал: «Ничего, просто настроение плохое», было гораздо хуже.
Их появление на станции, сначала наделавшее столько шума, уже воспринималось как что-то давнее и не слишком оригинальное. Анархистам, как детям, все время требовалось что-то новенькое и будоражащее воображение. Неожиданно явился перебежчик с Красной линии, и уже все население Гуляй Поля слушало, раскрыв рот, как этот оборванный, измученный, с впалыми глазами человек рассказывал, прихлебывая чай:
– У нас ведь, знаете, рядом торговый комплекс был подземный, на три уровня, вход с «Проспекта Маркса». Все имущество из него в первые же месяцы растащили, экспроприировали, так сказать, только ведь там все больше ерунда продавалась – тряпки, парфюмерия… Ну, кое-что из одежды нашим бабам перепало, что-то и мужикам подошло – щеголяли, пока не сносилось. А сносилось-то, кстати, быстро, там ведь все больше китайское барахлишко продавалось. К тому же размеры все больше девчачьи… нашим бабам эти платьишки кургузые чаще всего и на нос не налезали. Ну да я не к этому. Решили наши территорию магазинную освоить – чего площадям зря пропадать? Верхний уровень, конечно, почти на поверхности, для жилья не годится – там уровень радиации такой, что мало не покажется, да и твари легко пролезут, а вот два нижних можно было попытаться изолировать и использовать… ну, хотя бы под склады. Хотя чего у нас, блин, теперь складывать? Разве что покойников… В общем, оказалось, что, пока наши думали да гадали, на верхнем уровне угнездилась какая-то пакость и начали на нижних этажах люди пропадать.
Несколько раз пытались ее прищучить, а потом плюнули и решили вход в комплекс вообще закрыть от греха подальше. А потом заварушка случилась, когда в туннеле взрыв был и траурный поезд с телом Вождя засыпало. Говорят, один из ваших постарался – вышвырнул из кабины машиниста и погнал поезд к Проспекту Маркса. Не иначе, хотел на полном ходу проскочить и дальше укатить, в Полис. А когда понял, что Вождя увезти не получится, отцепил платформу с гробом, а сообщник его еще взрывчатку швырнул вслед. Мол, не доставайся же ты никому. Вот туннель и обрушился. До сих пор никто у нас не понимает, кому в Полисе тело Вождя понадобилось? Разве что для каких экспериментов. Мы ведь люди простые, нам власти не объясняют, отчего да почему. Объявили провокацией со стороны несознательных элементов, устроили недельный траур – и баста.
– Тоже мне, секрет! – фыркнул сидевший возле Нюты анархист. – Это Толик Томский поезд угнал. Только он девушку свою спасти хотел, а Вождь ваш что ему, что полисным был без надобности.
– А к чему ты про торговый центр-то заговорил? – поинтересовался другой. – В чем связь?
– Так связь самая прямая, – оживился перебежчик. – Когда эти ваши бомбисты туннель взорвали, что-то там обвалилось и образовалась дыра прямо в тот комплекс. На первое время ее кое-как досками заложили и часового рядом поставили, пока руки дойдут окончательно заделать. Вот как-то раз, когда на часах у дыры мой кореш Мишка стоял, сразу пятерых сопляков – четырех пацанов и одну девчонку – на подвиги потянуло. Мишка как раз то ли вздремнул, то ли еще что, в общем, они доски-то отодвинули и в комплекс ушли. Понятное дело, ни один не вернулся.
– А откуда стало известно, что они именно туда ушли?
– Дык одна девчонка матери записку оставила: идем в комплекс, не волнуйся, скоро вернемся. Сознательная, вишь, была. А оттуда еще не все вынесли, цацки какие-то оставались, конечно, детям-то интересно. Они ж не думали, что за любопытство жизнью своей заплатят. Разве в их возрасте об этом думаешь?
– Что, и искать их не пытались?
– Ну почему же, вблизи осмотрели все. Только скорее для вида. Понимали – без толку их уже искать. А Мишку за это повесили.
– Ужас какой! – вздрогнула Нюта.
– Так родителей тоже можно понять – это они высшей меры требовали. Ведь пятеро детей пропали – это разве не ужас? Да и не жилец уже был Мишка, больно сильно переживал. Сдается мне, если бы его не казнили, он бы сам на себя руки наложил. Хотя он что-то пытался объяснять, но сразу-то никто не послушал, только потом задумались. Он все твердил, что выспался как следует перед тем, как на пост заступить, а тут вдруг глаза сами начали слипаться. Он и так, и эдак, хотел даже сменщика позвать, а руки-ноги как ватные стали, и в голове туман. Неспроста все это, так мне кажется. Мы ведь возле самого Кремля сидим, а что там творится, вы, наверное, и так слышали. Вот мне и кажется, что не сам по себе он заснул, а навели на него этот сон. И дети, наверное, тоже не просто так одни ночью в комплекс сунулись. Видать, кому-то свежая кровь понадобилась, невинная. Вот после этого случая я и решил: пора уходить. А то больно они все здорово объясняют, атеисты-материалисты наши, мать их так! Пусть-ка этот случай попробуют объяснить с позиций товарища Карла Маркса! Только ни Мишку, ни детишек все равно не вернешь…
Он вздохнул и длинно, тоскливо выругался. Анархисты сочувственно загалдели, а Стас загадочно улыбнулся, и Кириллу показалось, что ему кое-что известно об этой истории. Он не удержался и спросил.
– Я много чего знаю, – загадочно протянул тот. – Потому что давно на свете живу. Я, молодой человек, застал еще то время, когда Проспект Маркса переименовывали в Охотный Ряд, а на Лубянке сбрасывали с пьедестала памятник главному чекисту. Теперь вот станциям вернули их исторические названия. О чем это говорит? – Он поднял вверх указательный палец. – О том, что со временем все возвращается на круги своя, и понимаешь, что все в жизни – суета. Но чтобы прожить остаток своих дней спокойно, я предпочитаю поменьше говорить и побольше слушать. Многие знания умножают печаль…
