Елена Первушина - Охота на джокера

— И почему же вашим избранником оказался я?

— Потому что мне это представляется самым разумным. Понимаете, джокер никогда не борется с течениями, формирующими мир. Напротив, он старается следовать внутренней логике событий.

А сейчас эта логика требует, чтобы в Арженте началось восстание. Причины те же, что заставили всю планету двести лет назад добиваться независимости. Никто и никогда не найдет в шахтах Аржента серебра, пока они принадлежат всем и никому. У этой земли должен быть хозяин.

А еще логика требует, чтоб поводья в руках держали вы и я. У вас есть соответствующего рода ум, выдержка и чутье. Вам не хватает только волшебного меча. И этим мечом буду я.

Для Аржента это единственный шанс обрести независимость, для меня свободу, для вас — реализоваться до конца. Думаю, вы и сами знаете, что до сих пор жили вполсилы.

— Скажите, Рида, прежде чем прийти сюда, вы уже покопались в моих мыслях?

— Нет. Все, что я сказала, ясно и так, без моего искусства. Но я могу «покопаться в ваших мыслях» в любой момент. Вас это пугает? Возмущает?

— Не имею таких привычек.

На солнце быстро наползала туча, синяя и свирепая, как многорукий Шива. Рида глядела на нее с мрачным удовольствием.

«А ну-ка хлестни дождем, да как следует! Может мне полегчает…

Пикколо, чертушка, щелкунчик, совесть моя!

Пустота-то какая, какое бездомье!..

Еще один давний-давний наш разговор. Лежим на траве, где-то рядом пасутся наши лошадки.

— А я думала, тебе все равно, как ты выглядишь.

— Чушь все это, Рида Светлая. Может кому-то и удается забыть, что у него на спине, но не мне.

— Тогда прими мое восхищение. Ты здорово это скрываешь.

— Может быть. Только, как ты думаешь, почему я при тебе? Оттого, что если сравнивать с тобой, все будут горбатыми.

…Здорово я тебя разочаровала, а?

Не вздумай жалеть себя, это смерть, говорят джокеры.

Ну что ж, ты жива и здорова, только кому ты тут нужна такая, преисполненная жалости?

Кому ты можешь помочь?»

И когда в дорожную пыль упали первые тяжелые капли, Рида бросилась бежать, сама не зная, от дождя ли? От Пикколо? От себя?

До дома было далековато, и она спряталась в охотничьем павильоне на самой границе парка. Здесь было пусто, заброшено. Половицы угрожающе похрипывали, прогибались под ногами. В углах валялись какие-то бумажки, осколки, куски извести, остро пахло кошачьей мочой.

Дождь стучал в треснувшие стекла, заливал узкие подоконники. Со стен сорвали штофные обои, и странно было видеть голую, покрытую желтоватыми разводами штукатурку.

Стоп. Рида, сидевшая у стены и глядевшая на запустение, поднялась. Элегической грусти как не бывало. Что-то уж больно тщательно здесь убирали. Просто невероятно тщательно. Ни одного разломанного стула, ни одной потерянной ложки, ни куска тряпки. Только пыль и мелкий мусор.

Ну ладно, может Юзеф у нас был сверхбережливым хозяином, но плитку-то от камина зачем отдирать? Она точно уже больше ни на что не годна.

Рида обошла и комнату, и кухню, и все кладовки, слазила на чердак, но не нашла ничего подозрительного, кроме все той же, бьющей в глаза, неестественной пустоты.

Она хотела уже спуститься вниз, но тут ей показалось, что неподалеку в кустах что-то блеснуло.

Забыв о дожде, Рида бросилась туда. Съехала по мокрой земле в небольшой овражек, приподняла ветки, обдавшие ее брызгами, и узрела.

Вот они: все пропавшие сокровища — портьеры, разломанная, полусгнившая мебель, покрывала, битая посуда, изразцы камина. Даже шахматная доска здесь. А выдали этот тайник осколки голубого стеклянного светильника, украшавшего некогда вход.

«Ну, ничего себе! Это уже полное безумие. Так педантично собирать все вещи только для того, чтоб бросить их истлевать под ближайшим кустом? Зачем? Ради чего?».

Но, пока она выбиралась наверх, ответ пришел сам собой. Эти предметы представляли опасность только в руках джокера. Он мог бы определить всех людей, которые когда-либо дотрагивались до них. И более того, джокер мог соткать живую ниточку, которая привела бы его к любому, кто хоть раз их касался. Теперь же солнце, снег и дождь окончательно обезвредили вещи, сделали их нечитаемыми.

«Следовательно, кто-то очень не хотел, чтобы я знала о его визитах сюда. Ох, до чего же мне хочется познакомиться с этим кем-то!»

Дождь скоро кончился, и вечернее солнце снова выпростало красные лучи из-за туч. Рида вернулась домой. И отправилась искать Ламме. Только сейчас ей пришло в голову, что и зверек может кое-что рассказать. Ведь через него текли мысли всех обитателей дома.

Но большого проку ей все равно добиться не удалось. Во-первых, Ламме упрямо не желал ничего вспоминать, а вместо этого то и дело лез лизаться. Во-вторых, понять его было нелегко.

Разумеется, настоящим телепатом Ламме не был. Он не мог читать и передавать чужие мысли, особенно человеческие.

У Дреймура не было лун, и в приполярных областях, где жили родичи Ламме, полгода царила кромешная тьма. Поэтому эволюция вознаградила их эмпатией, взамен утраченного зрения.

При этом они, конечно, не стали и на палец разумнее.

Ламме чувствовал и передавал лишь эмоции, а человеческий мозг переводил их в слова. Однако такая расшифровка всегда грешила искажениями и натяжками.

Ламме помнил твердо лишь то, что Юзеф и Конрад сильно ссорились.

Раз за разом он обрушивал на Риду потоки чужого гнева и страха, но ничего больше сказать не желал.

— Кто победил? — спросила она, наконец, переходя на язык песочницы.

— Тонкий. Он ему что-то сломал.

«Тонким» звался Конрад.

— О Господи, что?

— А Бледный поджал хвост, но прогнал Тонкого.

«Бледный» — Юзеф.

— Конрад ночью куда-то уходил?

— Да. Снова к Бледному.

— Они опять ссорились?

— Нет.

Изумление. Страх. И еще раз — очень-очень большой страх. У Риды кости пронзило холодом. Ошейник.

— Прекрати! — потребовала она. — Что потом стал делать Тонкий?

— Ушел прочь.

— Куда?

— Не слышал. Бледный его прогнал.

— В ту ночь в доме был кто-то еще?

— Много было.

— Кто-то незнакомый?

— Нет.

«Ну, конечно же! Этот пресловутый ученик мог здесь бывать и раньше, и тогда Ламме его знал».

— Кто-то, кого здесь давно не было?

— Нет.

«Тоже ни о чем не говорит».

— Кто-то, кто пришел тайком?

— Как?

«Ведь для Ламме нет ничего тайного в доме».

— Бледный дружил с кем-нибудь особенно?